– Вы правы, батюшка… В этом всё зло.
– Это не я, а авва Дорофей. Прощайте!
Николай Степанович уже повернулся, чтобы уйти, когда отец Андроник окликнул его негромко:
– Постойте!
Следователь оглянулся, и священник, подняв худую руку с узловатыми пальцами, благословил его.
У дверей храма Николай Степанович натолкнулся на женщину, державшую на руках грудного ребёнка. Женщина казалась усталой, болезненной, голова её была покрыта чёрным платком.
– Батюшка в храме? – тихо спросила она.
– Да, проходи, – кивнул Немировский.
– А вы, барин, исповедовались у него?
– Нет, не совсем…
– А я за советом к нему. За утешением. Муж у меня помер, остались мы с сыночком одни. Только боюсь, как бы не прогнал он меня с пороженька… – женщина всхлипнула.
– Отчего бы батюшке прогонять тебя?
– Грех на мне… Грешная я! За то Господь и карает! А батюшка – прозорливый, он это почувствует… – вдова заплакала.
Из темноты храма показался отец Андроник, щурящий глаза от яркого солнечного света. Женщина повалилась на колени. Священник погладил её по плечу, грустно покачал головой:
– Эх, Варвара, Варвара…
Испуганный ребёнок начал хныкать, батюшка перекрестил его, и он тотчас успокоился и заулыбался.
– Входи, Варвара, – сказал отец Андроник, и женщина, пригнувшись, прошла за ним в храм, после чего двери его затворились.
Немировский направился к ожидающей его коляске, с грустью думая о том, что простой, не просвещённый народ всё-таки много чище, нежели его господа со всем их многознанием. Сравнить хотя бы преступления их. Какой-то мужик убил и ограбил торговца, потому что голодала его семья. А тут же лощёный студент из порядочной семьи удушил женщину, чтобы украсть и продать её серьги и кулон и получить деньги на уплату карточного долга и новую игру. Преступления, с одной стороны, одинаковы: убийство с целью ограбления. Но насколько же второе омерзительнее! А ещё ведь являются убийцы идейные, террористы! А в той среде уж точно нет малограмотных мужиков. Сплошь интеллигенция, студенты-недоучки, дворянские отпрыски, в головах которых теории Фурье, Бакунина, Нечаева и один чёрт знает кого ещё.
Николай Степанович всю жизнь чурался политики, считая её не своим делом. Но когда политика начинает осуществляться бомбами и пулями, когда политическое намертво сплетается с уголовным – то уже некуда деваться. И страшнее всего было не то, что какие-то фанатики шли на террористические акты, даже на цареубийство, но то, что образованное общество, общество столичных и губернских гостиных не осуждало их, но оставалось равнодушным или же одобряло, воспевало убийц. О каком законе можно говорить, когда общество становится на сторону преступника и делается соучастником его преступления? Правда, в последние годы ситуацию всё же удалось обуздать, новый Царь правил русской птицей-тройкой твёрдой и решительной рукой, но общество продолжало разлагаться, и в этом разложении старый следователь Немировский предчувствовал серьёзную угрозу в недалёком будущем и с горечью понимал, что здесь ничего не поправить ему.