Суровый Колобков жестко перебил:
— Не отвлекайтесь мадам, сходство с Гобсеком не имеет никакого отношения к данному делу.
— Ну, почему… — Не согласился, более толерантный Карташов. — Во время следствия имеет значение даже самая на первый взгляд незначительная мелочь. В частности известно раскрытие сложных убийств по одному окурку. Впрочем, вы можете привести конкретные детали спора?
Девушка неуверенно замялась:
— Они, увидев меня, приумолкли, впрочем, один из них Леонид Гофман, по-моему, вообще не вступал в разговор. Посмотрели… Так словно перед ними вообще приблудная кошка или вшивая собака, а не симпатичная журналистка.
Рассказчица сделала паузу, понятно, что она скрывает. Действительный статский советник Карташов напустив на себе предельную суровость, произнес, добавив в голос металла:
— Все же придется вас гражданка отправить в сырую камеру с крысами… За отказ помочь следствию в раскрытию особо опасного преступления и подозрения в пособничестве террористам… У нас есть право очень долго держать в предварительном заключении, до суда. Сама ведь знаешь!
Алиса, побледнев, сохранила видимость спокойствия и тихонько кивнула головкой:
— Расскажу вам… Хоть это может привести и к невинным жертвам.
Оба следователя с волчьими улыбками, надув щеки кивнули. Карташов рыкнул:
— Давай… И не вздумай хоть чего-то недоговаривать, ложь почувствуем сразу.
— Хинштейн, обратился ко мне, весьма грубо. — Журналистка сморщила лобик и смягчила выражения. — Послушай ты Алиса, женщины твоего рода, могут проникать в разные темные места. И я хочу, чтобы вы совершенно неофициально сделали для нас кое-что. Вот адрес где собрались эсеры, данном случае, три бандита.
Журналистка снова заколебалась, примолкнув. Она понимала, что продолжать значит фактически вынести смертный приговор этим людям. Может действительно сыграть в дурочку и пару месяцев провести в тюрьме… Это ей лишь прибавит популярности, не стоит играть из себя неженку. Что же если надо.
Колобков толкнул журналистку под локоть:
— Говори, кто эти люди… Немедленно!
Алиса вздрогнула, сильно побледнев, произнесла:
— Нет!
— Чего! — Рыкнул Колобков. — Повтори!
— Нет! — Уже значительно тверже сказала Алиса и добавила. — Я ничего не помню.
Карташов пронзительной трелью свистка подозвал четверых полицейских, с лицами бульдогов, и большими сапожищами. Густо обляпанные песком, что так любит, прилипать к свежей сапожной ваксе, сапоги громко цокали по булыжникам, и с них опадали кусочки. Старший следователь по особо важным делам приказал:
— Отведите её в городскую тюрьму, выбрав там камеру похуже, чтобы быстрее вспомнила фамилии заговорщиков.