Он вошел во двор, где по плоским камням иначе звучали шаги. Двое обогнали его, крикнув ему что-то, на что он кивнул и улыбнулся. Он налег на дверь; на лестнице и в нижнем коридоре ходили, стояли, сдержанно разговаривали очкастые, приглаженные, смуглые, светлые, чужие и знакомые студенты; три девушки загораживали дорогу, раскрыв в воздухе книги, из которых вылетали исписанные листы; стоял ровный гул.
Андрей сходил вниз, когда Саша его увидел: «Не тот, совсем не тот, — подумал он. — Совсем новый». Он сжал ему руку; они были почти одного роста, но Андрей казался выше от привычки закидывать голову; и густые волосы его, стоящие над правильным лбом, и взгляд куда-то вниз из-под ресниц и век придавали ему странную недосягаемость.
— Ты только вчера вернулся, — сказал Саша с веселым беспокойством. — Ты загорел.
— Я только вчера вернулся, — повторил Андрей. — Подожди меня минуту, мы выйдем вместе.
— Как же ты? Постой — как же ты жил?
— По шести часов в день работал. А ты?
Саша заторопился ответить и не нашелся. Андрей оттеснился в сторону. «Я подожду тебя на улице», — крикнул Саша, и кое-кто удивленно оглянулся на него. «Его никогда не догнать, — сказал себе Саша, выходя воротами на улицу. — Он всегда впереди, а я сзади. И это все знают, и Жамье это знает». Он постоял у ворот, потом сделал десять шагов вдоль хмурой, темной стены и перешел на другую сторону.
Тут в окне географического магазина были разложены коричнево-голубые, просторные немые карты, и другие, с границами сиреневыми и розовыми, с точками и названиями городов; стоял на низкой толстой ножке бокастый глобус.
Саша стоял и смотрел, рассуждая про себя от нечего делать, что география тоже, вероятно, превосходная наука, за которую можно отдать годы молодости, что есть в ней что-то особенное, что уже, собственно говоря, не она, а ее запредельная мечта — удовлетворение человеческой жажды путешествий и перемены мест, жажды забвения себя, материального, своего внешнего в мире состояния, заставляющей человека искать иную для себя оболочку, ломать вокруг себя созданную людьми и обстоятельствами раму, разрушать окостенелые ассоциации, которые вызывает его имя, его лицо. И в то время, как Саша думал так, блуждая глазами по коричневой Северной Америке, в горах, долинах и топях разыскивая Питтсбург, он услышал, как за его спиной остановился автомобиль, скрыв от него ворота университета. Он оглянулся.
Это была синяя четырехместная закрытая машина, у руля сидела девушка, рядом с ней — другая; на ту, вторую, Саша не посмотрел, ему внезапно понравилась первая, ее спокойные маленькие руки, положенные на решетку руля и словно там забытые, ее лицо, очень молодое, возбужденное, с лукавыми блестящими глазами.