|
| Clergymen, judges, statesmen-the wisest, calmest, holiest persons of their day-stood in the inner circle round about the gallows, loudest to applaud the work of blood, latest to confess themselves miserably deceived. | Духовенство, судьи, государственные сановники -умнейшие, спокойнейшие, непорочнейшие люди своего времени - громче всех одобряли иногда кровавое дело. |
| If any one part of their proceedings can be said to deserve less blame than another, it was the singular indiscrimination with which they persecuted, not merely the poor and aged, as in former judicial massacres, but people of all ranks; their own equals, brethren and wives. | Столь же мрачную сторону их поведения составляет странная неразборчивость, с которой они преследовали не только людей бедных и дряхлых - как это было во времена более отдаленные, - но и лиц всех званий, преследовали равных себе, преследовали собственных братьев и жен. |
| Amid the disorder of such various ruin, it is not strange that a man of inconsiderable note, like Maule, should have trodden the martyr's path to the hill of execution almost unremarked in the throng of his fellow-sufferers. | Неудивительно, если посреди такой мешанины несчастий, человек столь незначительный, как Моул, очутился на месте казни, почти незамеченный в толпе своих товарищей по участи. |
| But, in after days, when the frenzy of that hideous epoch had subsided, it was remembered how loudly Colonel Pyncheon had joined in the general cry, to purge the land from witchcraft; nor did it fail to be whispered that there was an invidious acrimony in the zeal with which he had sought the condemnation of Matthew Maule. | Но впоследствии, когда миновал фанатизм этой эпохи, вспомнили, что полковник Пинчон громче всех ратовал за то, чтобы земля была очищена от колдуна. Говорили втихомолку и о том, что он имел свои причины с таким ожесточением добиваться осуждения Мэтью Моула. |
| It was well known that the victim had recognized the bitterness of personal enmity in his persecutor's conduct towards him, and that he declared himself hunted to death for his spoil. | Все знали, что несчастный протестовал против жестокости и злобы своего преследователя и объявил, что его, Моула, ведут на смерть из-за его имущества. |
| At the moment of execution-with the halter about his neck, and while Colonel Pyncheon sat on horseback grimly gazing at the scene-Maule had addressed him from the scaffold, and uttered a prophecy, of which history, as well as fireside tradition, has preserved the very words. | В минуту самой казни - когда ему надели петлю на шею в присутствии полковника Пинчона, который верхом на коне взирал с угрюмым видом на ужасную сцену, - Моул обратился к нему с эшафота и произнес предсказание, точные слова которого сохранены как историей, так и преданиями у домашнего очага: |