| В конце концов, в этом слове была, какая-то вера, прямота, убежденность; в шепоте слышалась вибрирующая нотка возмущения, странное слияние ненависти и желания, - это слово отражало странный лик правды. |
| And it is not my own extremity I remember best-a vision of greyness without form filled with physical pain, and a careless contempt for the evanescence of all things-even of this pain itself. | И лучше всего запомнил я не те минуты мои, которые казались мне последними, - не серое бесформенное пространство, заполненное физической болью и равнодушным презрением к эфемерности всего, даже самой боли. |
| No! | Нет! |
| It is his extremity that I seem to have lived through. | Его последние минуты я, казалось, пережил и запомнил. |
| True, he had made that last stride, he had stepped over the edge, while I had been permitted to draw back my hesitating foot. | Правда, он сделал последний шаг, он шагнул за грань, тогда как мне разрешено было отступить. |
| And perhaps in this is the whole difference; perhaps all the wisdom, and all truth, and all sincerity, are just compressed into that inappreciable moment of time in which we step over the threshold of the invisible. | Быть может, в этом-то и заключается разница; быть может, вся мудрость, вся правда, вся искренность сжаты в этом одном неуловимом моменте, когда мы переступаем порог смерти. |
| Perhaps! | Быть может! |
| I like to think my summing-up would not have been a word of careless contempt. | Мне хочется думать, что, подведя итог, я не брошу слова равнодушного презрения. |
| Better his cry-much better. | Уж лучше его крик - гораздо лучше. |
| It was an affirmation, a moral victory paid for by innumerable defeats, by abominable terrors, by abominable satisfactions. | В нем было утверждение, моральная победа, оплаченная бесчисленными поражениями, гнусными ужасами и гнусным удовлетворением. |
| But it was a victory! | Но это победа! |
| That is why I have remained loyal to Kurtz to the last, and even beyond, when a long time after I heard once more, not his own voice, but the echo of his magnificent eloquence thrown to me from a soul as translucently pure as a cliff of crystal. | Вот почему я остался верным Куртцу до конца - и даже после его смерти, когда много времени спустя я снова услышал - не его голос, но эхо его великолепного красноречия, отраженного душой такой же прозрачной и чистой, как кристалл. |
| "No, they did not bury me, though there is a period of time which I remember mistily, with a shuddering wonder, like a passage through some inconceivable world that had no hope in it and no desire. |