Яма (Куприн) - страница 33

На первую страницу
И - как это ни чудовищно - не было в этот час ни одной девицы во всем заведении, которая не почувствовала бы зависти к толстой Катьке и не испытала бы жуткого, терпкого, головокружительного любопытства.
When Dyadchenko was going away half an hour later- with his sedate and stern air, all the women speechlessly, with their mouths gaping, escorted him. to the street door and afterwards watched him from the windows as he walked along the street.Когда Дядченко через полчаса уходил со своим степенным и суровым видом, все женщины безмолвно, разинув рты, провожали его до выходной двери и потом следили за ним из окон, как он шел по улице.
Then they rushed into the room of the dressing Kitty and overwhelmed her with interrogations.Потом кинулись в комнату одевавшейся Катьки и засыпали ее расспросами.
They looked with a new feeling, almost with astonishment, at her bare, red, thick arms, at the bed, still crumpled, at the old, greasy, paper rouble, which Kitty showed them, having taken it out of her stocking.Глядели с новым чувством, почти с изумлением на ее голые, красные, толстые руки, на смятую еще постель, на бумажный старый, засаленный рубль, который Катька показала им, вынув его из чулка.
Kitty could tell them nothing. "A man like any man, like all men," she said with a calm incomprehension; but when she found out who her visitor had been, she suddenly burst into tears, without herself knowing why.Катька ничего не могла рассказать - "мужчина как мужчина, как все мужчины", - говорила она со спокойным недоумением, но когда узнала, кто был ее гостем, то вдруг расплакалась, сама не зная почему.
This man, the outcast of outcasts, fallen as low as the fancy of man can picture, this voluntary headsman, had treated her without rudeness, but with such absence of even a hint at endearment, with such disdain and wooden indifference, as no human being is treated; not even a dog or a horse, and not even an umbrella, overcoat or hat, but like some dirty, unclean object, for which a momentary, unavoidable need arises, but which, at the passing of its needfulness, becomes foreign, useless, and disgusting.Этот человек, отверженный из отверженных, так низко упавший, как только может представить себе человеческая фантазия, этот добровольный палач, обошелся с ней без грубости, но с таким отсутствием хоть бы намека на ласку, с таким пренебрежением и деревянным равнодушием, как обращаются не с человеком, даже не с собакой или лошадью, и даже не с зонтиком, пальто или шляпой, а как с каким-то грязным предметом, в котором является минутная неизбежная потребность, но который по миновании надобности становится чуждым, бесполезным и противным.
Следующая страница