Еще несколько ярдов асфальта, и наш желтый автобус останавливается перед готическим особняком (полуразрушенный, оплетенный виноградом — задник померкшего величия). Нас встречают толпы народа, но приехавших тоже немало. Я совершаю тактическую ошибку и иду по-маленькому, а посему оказываюсь в самом хвосте линии сборки. Уходит почти четыре часа на то, чтобы меня причесали, накрасили и одели (один час сверху, потому что главный стилист решил: мне нужна очень пышная прическа). На площадку меня доставляют уже в час ночи (снимаем ночью, потому что так лучше выглядит обстановка). Я выпила три чашки кофе и довольно-таки сильно дергаюсь.
Нервничает и Генри, один из видеопродюсеров, правая рука Тома.
— Finalement![85] — ахает Генри, окидывая меня и мой наряд одним хищным взглядом. Его пальцы взлетают как колибри и опускаются на мой пояс. — Нет-нет, — цокает он языком. — Тьери Мюглер хотел не так.
— Вряд ли он узнает, — шепчу я театрально.
Генри широко распахивает глаза и рот. Мне кажется, сейчас он закричит «Sacrebleu![86] или «Zut Alors![87]». Но вместо этого я слышу:
— Ти-эр-риии!
Тиэрри?!
К нам рысью подбегает Тьери Мюглер.
— Oui?
Да, еще можно спросить самого дизайнера. Тоже неплохой вариант.
Генри с упреком теребит мой пояс.
— Это же неправильно, да?
Тьери приподнимает бровь и становится очень похож на свою фотографию в прошлом номере «Эль», где про него напечатали статью под заголовком «Vivre Le Sex!»[88].
— Ей нужен берет, — объявляет он и рысью убегает.
— А как же пояс!
Генри прикрывает глаза рукой. Наконец появляется черный берет, его закрепляют у меня на голове. Плакала моя прическа.
Парикмахер убирает локон над бровью, и тут в поле зрения появляется Том.
— Ты, — говорит он, указывая на меня.
— Эмили, — шепчет ассистент.
— Эмили! Пошли со мной.
Я буду работать с Томом Бреннером — Томом Бреннером! Я иду по пятам за режиссером, напуская на себя хладнокровный вид. Мы сейчас в самом центре дома. По холлу и лестнице расставлены роскошные мужчины и женщины в позах, выражающих напускное безразличие. Напряженные фигуры опираются о стены, обои, на которых давно потеряли товарный вид: края порвались и загнулись, лилейные узоры там, где когда-то висели картины, более темные. На толстом завитке перила примостился полуобнаженный Адонис, его кожа блестит, натертая маслом. На лестнице извивается в поцелуе парочка. Боже, передвиньте сюда камеры, и получится отличная порнушка.
Мы останавливаемся под лестницей, прямо перед парнем с прямой блондинистой стрижкой «паж», в матросской фуражке и брюках с двумя рядами блестящих пуговиц.