Мещерская:
«Я не понимаю, как это могло случиться, я сошла с ума, я никогда не думала, что я такая!.. Я чувствую к нему такое отвращение, что не могу пережить этого!..»
Башкирцева:
«Господи! Как я могла поцеловать его в губы? Сама, первая! Сумасбродная дрянь! Теперь плачу и дрожу от ярости! Turpis, execrabilis[1]. Он решил, что для меня это совсем просто, что я уже не в первый раз, что я так привыкла!» (10 августа 1876 года).
Замысел этого рассказа пришел к Бунину не в России: «…вспомнилось, что забрел я однажды зимой совсем случайно на одно маленькое кладбище на Капри и наткнулся на могильный крест с фотографическим портретом на выпуклом фарфоровом медальоне какой-то молоденькой девушки с необыкновенно живыми, радостными глазами. Девушку эту я тотчас же сделал мысленно русской, Олей Мещерской, и, обмакнув перо в чернильницу, стал выдумывать рассказ с той восхитительной быстротой, которая бывала в некоторые счастливейшие минуты моего писательства». Возможно, путь к той таинственной могиле на Капри лежал от другой могилы – на парижском кладбище Пасси, где была похоронена другая, уж точно из Российской империи приехавшая девушка – Мария Башкирцева. Так вокруг этой судьбы перемешались, переплелись реальность и литература, стихи и проза, жизнь и книга.
Но это – отражение дневника Башкирцевой в русской литературе. Между тем, изданный сначала во Франции, этот дневник наложил отпечаток на литературу французскую. Не будем перечислять факты, многократно упоминавшиеся в предисловиях и критической литературе; остановимся на одной подробности, возможно ускользнувшей от внимания читателей. Во Франции дневник Башкирцевой был опубликован в тот год, когда начал публиковаться другой знаменитый дневник – братьев Гонкур. Это вызвало взрыв читательского интереса к самому жанру, а дневник Башкирцевой оказался в поле зрения читающей молодежи благодаря тому, что им увлекались популярные писатели той эпохи. Вот что пишет об этом в мемуарах Даниэль Алеви, французский историк и эссеист, сын популярного драматурга и романиста Людовика Алеви и соученик Марселя Пруста по лицею Кондорсе: «Поль Бурже, а вскоре и Баррес вдохновляли нас на чтение дневников Амьеля, Бенжамена Констана, Стендаля, Марии Башкирцевой»[2]. Годы спустя писатель Анри Бордо свидетельствует: «Я познакомился с ним [Марселем Прустом] у мадам Бартолони, когда мы оба были еще в расцвете молодости. <…> Оказалось, что наши литературные вкусы во многом совпадают: оба мы любили „Замогильные записки“ <…> „Дневник“ Марии Башкирцевой, в котором он ценил ее своеобразное самонаблюдение…»