– Вы брали уроки? – спросил Вартель.
– Нет, сударь; вернее сказать, только десять уроков.
– Так. Ну что ж, нужно работать. Можете спеть романс?
– Я знаю одну неаполитанскую песню, но у меня нет нот.
– Песню Миньоны! – крикнула тетя из другой комнаты.
– Прекрасно, спойте песню Миньоны.
Покуда я пела, на лице Вартеля, отражавшем сначала только внимание, запечатлелось сперва легкое удивление, потом изумление, а потом он пустился кивать головой в такт, улыбаться и чуть ли не подпевать. <…>
– Сколько времени понадобится, чтобы обработать этот голос? – спросила г-жа де Музе.
– Видите ли, сударыня, это зависит от ученицы: бывает, что продвигаются очень быстро, была бы понятливость.
– Понятливости ей не занимать.
– Тем лучше! Тогда дело облегчается.
– И все-таки, сколько же времени?..
– Чтобы окончательно поставить и обработать ей голос, нужно три года работы… да, три года усердной работы, три года! <…>
Я должна учиться у Вартеля. А как же Рим? Подумаем… Поздно, допишу завтра.
<…>
Пятница, 21 июля 1876 года
<…>
Жорж знаком с Полем де Кассаньяком[48] и предложил представить его мне. Я, идиотка, отказалась!
Сегодня вечером напишу милейшему пьянице, чтобы «во имя Неба» привел ко мне знаменитого бонапартиста.
Поль де Кассаньяк со дня на день станет главой партии Императора. Хочу его знать, жить в Париже и собирать у нас дома бонапартистов. Надо только сообщить о моем умонастроении Кассаньяку. Я вся загорелась этой идеей. Вот моя жизнь!
<…>
Понедельник, 24 июля 1876 года
Ах!
Тетя ушла, я читала внизу, в гостиничном салоне, мне пришло в голову подняться в номер; поднимаюсь, нахожу письмо от Музе. Не знаю, давно ли оно пришло, но на всякий случай я бросилась к графине, и, когда я была уже на верхней ступеньке лестницы, из гостиной вышли два господина.
– А, это Муся, – сказала г-жа де Музе.
– Да, это я.
– Входите же; господа, вернитесь!
Я опустилась на канапе, вся запыхавшись, но сперва мне представили г-на Поля де Кассаньяка и г-на Блана.
Г-жа де Музе представила меня Полю де Кассаньяку, он очень высок, темноволос, глаза итальянские; был бы хорош собой, но несколько полноват и… как бы это сказать… у него слегка перекошен рот, что портит все лицо, от природы правильное и благородное.
Он на меня взглянул с большим вниманием.
– Мадемуазель, – медленно сказал он наконец, – я иду прямо к цели, часто это получается у меня грубо, но уж воспринимайте это, как вам угодно. Вы изъявили желание со мной познакомиться; многие до вас пробовали то же самое, но я не поддался. И если бы мне просто сказали, что вы – хорошенькая, изящная, остроумная молодая девица, я бы не поддался, нет, это меня не трогает! Но мне о вас сказали такое, что мне очень захотелось с вами познакомиться. Мне стало очень любопытно. Мне сказали, что вы совершенно не такая, как все.