— Что за болезнь такая? Может, лекаря к нему послать? — осведомился Константин. — Доброгнева кого хочешь на ноги поставит.
— Сдается мне, — замялся с ответом Епифан, — что болесть у него душевная.
— Это как же? В безумстве пребывает?
— Не прогневись, княже, на правду, а только за тебя он душой болеет. К тому ж ты сам его от себя удалил, — выпалил Епифан и опасливо покосился на князя, у которого, как он хорошо помнил, расправа в случае чего была коротка: лупил чем попало по чему попало, причем не глядя.
— Как это? — не сразу понял Константин ответ стременного. — Почему у него за меня душа болит и за что я его удалил?
— Неужто и впрямь ничего не помнишь? — озадаченно уставился на него Епифан.
В его кудлатой голове никак не укладывалось, как можно было забыть такие важные вещи.
Константин в ответ молча развел руками. Стременной смущенно кашлянул в кулак, пытаясь быстро решить, говорить всю правду или свое здоровье все-таки дороже? Князь-то в последнее время хоть и заметно присмирел, да вот только надолго ли с ним такие перемены?
Решился и продолжил, опасливо поглядывая на Константина:
— Обидел ты его, княже, последний раз крепко. Крикнул при всем честном народе, что, коль забавы княжьи ему не по нраву, стало быть, и нечего ему тут делать. Пусть свои старые кости на печи греет, а тебе-де младые гридни[19] потребны, а не старики ветхие.
— Да-а, — покачал головой Константин.
Видя, что князь не только не гневается, но даже и сокрушается по поводу сделанного, Епифан продолжил уже посмелее:
— Вестимо, кому такие слова по сердцу придутся. К тому же он еще батюшке твоему служил — Володимеру Глебовичу. А тот, пред кончиной своей, когда ты еще грудень[20] был, Ратьше заповедал наказ свой посмертный — оберечь и защитить, коль вороги какие на княжье дитя ковы[21] строить учнут.
— Ну и что же, исполнил сей наказ Ратьша?
— А как же. Нешто ты и того не помнишь, как он тебя мальцом в седло усаживал, как мечом рубить учил? — озадаченно уставился на князя Епифан.
— Говорю ж тебе, почти ничего не помню, — раздраженно ответил Константин, но, подумав, поправился: — Самую малость, да и то смутно. Как на коня сажали — да, а вот кто? Руки помню… — Он поднапрягся, как бы еще сбрехать половчее, и нашелся: — Крепкие такие, надежные.
— Верно, — обрадованно закивал Епифан. — Вишь, не все у тебя отшибло. А что забылось малость, — тут ему сразу вспомнились пьяные княжьи разгулы с угодливыми боярами, после которых у Константина как-то сразу резко убывало и количество деревень, и лугов, и лесов, и бортей[22]