Чувствовалось, что этот вопрос о деньгах ему и самому неприятен. Болея всей душой за княжье добро, он невольно ощущал и свою вину за то, что скотница ныне была практически пуста.
— И в чьи ж загребущие лапы остальное ушло? — ехидно поинтересовался Константин.
— Известно в чьи — бояр твоих, — уже совсем осмелев, отвечал Зворыка, видя, что разговор идет пока не на повышенных тонах и в крик, после которого князь обычно начинал заниматься рукоприкладством или, в лучшем случае, больно тягать несчастного дворского за и без того длинный нос, выдавливая кровавую юшку, его повелитель еще не ударился. Сказать же все, что накипело на сердце, очень хотелось, и Зворыка, не выдержав, сорвался: — У них в скотницах злата-серебра вдесятеро против твоего будет, хошь и на бедность бесперечь жалятся. У одного Житобуда лари, поди, не закрываются вовсе, а ты их все жалуешь да жалуешь милостью своей. У тебя и в медовушах не боле десятка бочонков с медом осталось. Что уж там про пенязи[26] речь вести, когда житницы[27] и те почти пусты, а уж про иные бретяницы[28] и вовсе молчу… — Он сокрушенно махнул рукой.
— Да, худо дело, — вздохнул Константин и жестко осведомился у Зворыки: — А сколько к твоим лапам прилипло, пока до боярских ларей добро доносил?
Тот возмущенно всхлипнул, издав какой-то горловой звук и не в силах вымолвить ни слова, и вдруг глаза его наполнились слезами.
Наконец он выдавил дрожащим от обиды голосом:
— Я от ваших милостей и куны не имел, сколь служу. Один домишко, да и в том, окромя горшков у печи, взять нечего. Да еще коровенка с лошаденкой, вот и все богатства. А коли веры мне нету, княже, так я ноне же, кому велишь, ключи все вручу и передам остатнее честь по чести, како в списках занесено.
Говорил он это от души, ибо князь, сам того не ведая, хоть и не по злобе, а всего лишь по недомыслию, больно ударил в самое уязвимое место, сберегаемое Зворыкой в чистоте, — по его честному имени.
Константин вопрошающе покосился на Епифана, взглядом спрашивая своего стременного, так ли это. Тот понял и сразу же, без колебаний, утвердительно кивнул.
Получалось нехорошо. Хозяйственник, который не ворует, редкость на Руси. Пусть и не столь большая, как в двадцатом веке, но и в тринадцатом такие, наверное, не часто встречаются, а он его обидел.
Пришлось немедленно дать задний ход.
— Эва как разошелся, — увещевающе произнес Константин. — Прямо и слова ему поперек не вставь. А то тебе невдомек, что шутя я все это сказал. Разве ж я не ведаю, что ты столь верно княжье добро стережешь, что о тебе скоро былины слагать будут. — И перевел разговор с щекотливой темы на более нейтральную: — А что за списки такие?