— Да вот. — Зворыка протянул аккуратный пергаментный свиток князю. — Порою и самому дивно, как много было добра и как быстро оно исчезает из бретяниц твоих. Слава тебе господи, что грамоте разумею, вот и повадился вписывать, сколь кому роздано да выдано.
— Ну-ка, ну-ка, — заинтересовался Константин, принимая из рук дворского скрученный лист и развертывая его.
Однако прочитать не получалось, поскольку многие устаревшие буквы из средневекового старославянского алфавита вышли из употребления еще за три сотни лет до рождения Кости.
Написанные к тому же от руки мелким бисерным почерком, они и вовсе были непонятны глазу человека из двадцатого века, даже если он и был учителем истории.
Цифр в привычном для Константина понимании этого слова тоже не имелось.
Ни единой.
Некоторое время Орешкин обалдело таращился в свиток, пытаясь разыскать хоть одну, и лишь чуть погодя до него дошло, что роль чисел тут выполняют обычные буквы, только с волнистой линией сверху.
Еще пару минут он добросовестно пытался уяснить для себя хоть что-то, но потом оставил это бесполезное занятие и вернул список Зворыке.
— Понаписывал ты как курица лапой. Чти-ка сам.
Тот охотно согласился с князем:
— Это верно. Письмом я коряво владею. А писано тут все, чем ты бояр одаривал. Вот помечено. — И, звонко прокашлявшись, торжественно произнес: — Выдано по повелению княжьему боярину Кунею десять гривен, тако же и боярину Онуфрию и боярину Мосяге в един день тож по десятку гривен. А вон ранее, княже, по твоему повелению, тоже помечено, боярину Завиду, пятнадцать гривен. А после них Житобуд тебе в ноги пал и молвил так… — Зворыка поднял голову, отчего его небольшая остроконечная бороденка воинственно задралась, и процитировал по памяти: — «Всех слуг ты верных наделил, — не поскупился. Будь же и ко мне милостив, княже. Дай хоть что-нибудь от щедрот своих великих, а я за тебя буду вечно богу молить, ибо землица моя скудна, а смерды в праздности ходят, и оттого я в великой бедности и нищете пребываю». А ты ему, княже, тут же немедля борти в Заячьем лесу отдал. А с них, — он сокрушенно вздохнул, — каждый год немалые куны в скотницу твою клались.
— Немалые, это сколько? — уточнил Константин.
— По пятку гривен, не менее, — хмуро отвечал дворский. — Оно и не столь богато, но за десяток лет полста гривен. Да и прочим ты горазд одаривать, а отсюда и оскудение великое в казне твоей. Нынче приехал он за грамоткой на те борти. Может, не будешь давать, а?
— Да-а, что-то я чересчур разошелся, — задумчиво протянул Константин. — Ну ладно, с бортями потом решим. Теперь давай про Ратьшу подумаем.