Почти сразу же он увидел, как из полутьмы к нему двинулись три неясные фигуры. Что-то было не так в том, как быстро они проснулись и молча, не задавая вполне естественных в такой ситуации вопросов по случаю столь раннего подъема, виновато прошмыгнули на выход.
— Ребята, а у меня новость, — громко заявил Константин, продолжая недоумевать по поводу странного поведения своих спутников. — Сейчас я вам кое-что покажу. Но для начала повернитесь-ка дружненько вон к той тропинке и пошли за мной.
— Заметил все-таки, — буркнул еле слышно себе под нос Славка, на что Минька тут же откликнулся шепотом:
— Он же не слепой.
Далее они спускались молча, причем расстояние от Константина, идущего первым, до Славки, идущего вторым, увеличивалось с каждым шагом, и к тому времени, как их князь почти сошел на берег, его спутники оставались еще на середине спуска.
— Ну что, твердо решили? — обернувшись к бредущим за ним Минькой и отцом Николаем, строго спросил Вячеслав. — Не передумали, орлы?
— Сам не передумай, — сердито огрызнулся Минька, а священник благодушно добавил:
— Коли на сердце легко от принятого решения, стало быть, оно верное, и менять его негоже.
Окончательно спустившийся почти к самой воде Константин, находясь уже в двух шагах от клубящегося веретена, простер к нему руку и торжественно произнес, обернувшись к остальным:
— Вот то, в чем мы сюда приехали. Эта карета прибыла за нами. Дождались вы наконец, ребята.
Поначалу он хотел обратиться к ним с краткой речью относительно того, что хоть эксперимент и закончился, но остается Русь, которая сейчас как никогда нуждается в их помощи, в том, чтобы кто-то попытался ее объединить. Именно поэтому лично он остается, а что касается их, то каждый должен решить этот вопрос сам, и пусть им подскажет совесть.
Однако, дойдя до середины тропинки, Константин опустил слова насчет совести, придя к выводу, что никакого морального давления оказывать не будет. Сами пусть решают, без подталкивания.
А еще чуть погодя ему неожиданно вспомнилось зареванное мальчишеское лицо Миньки в момент их первой встречи и его исполосованная плеткой, вся в красно-багровых рубцах спина. Всплыл в памяти затравленно-отчаянный взгляд Славки, окруженного его дружинниками и желающего лишь подороже продать свою шкуру; измученно-страдальческие глаза отца Николая, жаждущего понять, что с ним стряслось и почему господь ниспослал ему столь тяжкое, а главное — непонятное испытание. А гвозди, вбитые в ладони, а побои в порубе у Глеба, а Хлад?..
И Константин пришел к выводу, что его друзьям и без того хватило выше крыши. Они честно трудились и давно заслужили свои билеты на обратную дорогу. Следовательно, он им вообще ничего не скажет о том, что остается. И тут же, будто только и дожидалась его решения, на ум пришла ловкая мыслишка о том, как лучше все это сделать. Но при взгляде на хмурые лица друзей у Константина невольно вырвалось совсем другое: