Потом, когда наступила полуденная жара, часовой остановил двух сурового вида мужчин. Они произнесли заранее приготовленную фразу и были приведены к Старому Плюмажу.
— Вы командир? — спросил старший.
— Я полковник Галеаццо Гаретта, президент Consiglio Superiore della guerra di San Rocco al Monte, — сказал Старый Плюмаж.
Оба пришедших откозыряли. Старший заговорил:
— Я Андреа Деодато, член и делегат Comitato della liberazione di Castelbravo degli Angeli[39].
Они обменялись рукопожатиями.
— Но ведь Кастельбраво дельи Анджели почти в тридцати километрах отсюда, — сказал Старый Плюмаж.
— Мы организуем расселение жителей Сан-Рокко аль Монте по десяти — пятнадцати деревням по возможности подальше отсюда. Ваши действия были героическими, но, к сожалению, преждевременными, — объяснил Деодато.
Старый Плюмаж, вполне естественно, оказался в высшей степени раздражен этой критикой и заявил, что все остальные тайные боевые организации, как ни прискорбно, упустили время.
Другой партизан, по фамилии Скала, делегат от Divisione Partigiana del Val d'Arno[40], сразу же подошел к Филиграни. Они приветствовали друг друга вскидыванием к плечу сжатой в кулак руки и теперь оживленно разговаривали.
Вскоре был составлен план, и выступление назначили на сумерки. На тот случай, если немцы начнут прочесывание извилистых проселочных дорог Тосканы до назначенного для эвакуации времени, в район просачивался отряд соседних партизан, готовых в чрезвычайных обстоятельствах огнем прикрывать отход. Но вероятность осложнений была невелика. На свете мало ландшафтов, более соответствующих нуждам их обитателей, чем грандиозные Апеннины с множеством диких укромных мест, волнообразных холмов и неожиданных впадин, ревниво хранящих свои секреты.
До наступления темноты оставалось только похоронить партизана; тяжело раненный, он скончался около десяти часов, тихо, пристойно, в окружении семьи. С подобающей этому событию торжественностью Старый Плюмаж пригласил обоих представителей других патриотических организаций присутствовать на церемонии.
— Будете свидетелями от имени Италии, — сказал он.
Тело опустили в могилу. Члены семьи до этого так плакали, что у них не осталось слез, и они стояли, словно тени, у скрывающихся под землей ног своего кормильца.
— Луиджи Гвиччардини — имя всем известное, — с неописуемым достоинством заговорил Старый Плюмаж, — и мы никогда его не забудем. Мы должны выразить соболезнование его семье и вместе с нею оплакать его злосчастную участь, поскольку, друзья мои, безжизненное тело, которое мы только что видели в последний раз, могло, в зависимости от направления пули, оказаться телом Джозуй Филиграни, Фебо Буонсиньори, синьора графа или любого из нас. Смерть объединяет все сословия, для нее не существует ни богатства, ни ума, ни знатности. Она уравнивает всех. Мы помним улыбку Луиджи Гвиччардини, его манеру разговаривать, его личность. Тело, которое мы только что погребли, было в этом смысле отнюдь не Луиджи Гвиччардини, а традиционным символом, который, повторяю, мог представлять любой из нас. Друзья, деревня Сан-Рокко аль Монте обрела своего неизвестного солдата. Да покоится он в мире.