На берег с двумя ведрами легкой походкой прошла Степанида и зачерпнула воды из проруби.
— Давай я помогу, — предложил Харьюла.
— Да я сама, — сказала Степанида и взялась за дужки. — Отстань, ну отстань! Всю воду расплещешь. Ты что, сумасшедший?
Но сопротивлялась она больше для виду.
— А что твоя муччой скажет, если увидит? — спросила Степанида, лукаво взглянув на Харьюлу, отобравшего у нее ведра с водой.
— Муччой, — повторил Харьюла, улыбнувшись.
Ему понравилось это карельское слово. Нравилась ему и девушка, которую Степанида назвала его женой. Степанида говорила о Хилье, которая тоже была в Подужемье. Видимо, наметанным женским глазом Степанида заметила, что Харьюлу и Хилью связывает нечто большее, чем просто фронтовая дружба. Но Харьюлу влекло и к Степаниде. Поэтому он со своим взводом и остановился в ее избе.
— Поглядите, Яллу-то, — прошептал один из красноармейцев, увидев, как Харьюла поднимается вверх по косогору, помогая Степаниде нести ведра.
В Подужемье никогда не было так много военных, как теперь. Они стояли почти в каждой избе.
— Нет ли у хозяюшки ниток и иголки? — спросил у Степаниды молодой красноармеец-карел, как только они с Харьюлой вошли в избу.
Накануне состоялось партийное собрание полка, затем провели собрания во всех ротах. Речь шла о починке одежды. На собраниях было зачитано полученное из политотдела дивизии обращение Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета, в котором говорилось:
«Товарищи красноармейцы! Не забывайте, какого труда стоило для вас добыть одежду и обувь. Не забывайте, что вы имеете одежду и обувь, которой нет у рабочих и у крестьян, потому что они уступили ее вам. Берегите свою одежду и обувь. Если вы будете время от времени чистить шинель и гимнастерку, чинить их, если вы будете регулярно чистить сапоги, они прослужат вам в два раза дольше. Этим вы окажете большую услугу республике».
За последнее время красноармейцы действительно порядком обносились. Сейчас многие сидели кто с сапогом, зажатым между колен, кто с рубашкой, кто с брюками в руках.
— Дай-ка сюда портки, — сказала Степанида молодому красноармейцу. Съежившись на скамье, парень остался сидеть в кальсонах. Он и так смущался, а тут еще ребята стали подначивать. Степанида, не обращая внимания на зубоскальство красноармейцев, латала его брюки.
— А вот и твоя муччой идет, — сказала она Харьюле нарочито громко.
Харьюла взглянул в окошко. Мимо избы шла Хилья с санитарной сумкой через плечо. Но к ним не зашла.
Залатав брюки молодого красноармейца, Степанида поставила самовар. Вскоре пришел и Кюллес-Матти.