В тот же день финн встал на лыжи и отправился в путь к Белому морю, где, судя по рассказам, работы должно было еще хватить надолго. Доариэ поблагодарила его за помощь, дала еды на дорогу и попросила:
— Будешь в Кеми — отнеси поклон Поавиле.
Поклоны Поавиле она посылала с каждым, кто направлялся в Кемь, только не доходили до него ее поклоны и приветы.
Хотя Хуоти и чувствовал себя взрослым, все-таки при случае он был не прочь поиграть с мальчишками. Зимой пирттиярвские ребята любили играть в голик — пинали ногами выброшенный голик, стараясь попасть им в кого-то из игравших. В эту субботу мальчишки собрались на утоптанном дворе Хёкки-Хуотари. Хуоти был «бабой».
— Чур, за круг не выбегать, — крикнул он, заметив, что кое-кто из ребят отбегает слишком далеко.
Обледеневший голик задел колено Ханнеса, но тот оказался «жилой» и выбежал из круга. В таком случае водивший имел право взять голик в руку и кинуть им в нарушителя правил игры. Хуоти бросил, но не попал. Ханнес побежал от него, Хуоти бросился догонять. Снегу было почти по пояс. Хуоти кинул голиком снова и опять промазал. Но он решил не сдаваться и продолжал преследовать Ханнеса. Так они пробежали с полверсты по глубоким сугробам. Лишь на заливе. Хуоти догнал Ханнеса и, ударив его голиком, крикнул:
— Баба!
— Я больше не играю, — сдался запыхавшийся Ханнес. — Пойдем на беседки.
И раньше, до войны, деревенские девчата сходились по субботам на посиделки. Еще чаще стали они устраивать беседки теперь, когда их любимые были на войне, а зимние вечера казались бесконечно долгими и скучными. Когда Хуоти вместе с другими парнями пришел в избу Срамппы-Самппы, где обычно собиралась молодежь, там уже было полно девушек. Одни из них молча вязали чулки, другие варежки, а некоторые сидели просто так.
Хуоти взял с воронца старое кантеле и стал бренчать на нем.
— Дай сюда, — прохрипел Срамппа-Самппа. — Это тебе не в колокол звонить, кхе-кхе…
Самппа умел играть на кантеле старинные народные мелодии. Видимо, и звонарем часовни он стал из любви к музыке. Даже теперь, в старости, он нередко брал в руки инструмент.
Хуоти подал старику кантеле.
А почто ты, дева, плачешь,
ты о чем, краса, горюешь? —
тихо запел Самппа, перебирая струны.
Иро, уже не раз слышавшая эту песню, сразу ответила:
Как же бедной, мне не плакать,
как не горевать, несчастной,
коли брат в краю далеком,
на чужой земле воюет…
Приходили на посиделки и замужние женщины, носившие сороку. И сейчас среди девчат, также с вязаньем в руках, сидела жена учителя — дочь Самппы Анни, вышедшая замуж за учителя перед самой войной. Мужа ее тоже недавно взяли на войну, и с тех пор Анни стала чаще бывать в родительском доме.