– Порежь курицу кусками, свари и в горшке с бульоном принеси.
– Прости, гость, не понял.
– К болящему отнесу. Да в полотенце или чистую тряпицу укутай, чтобы тёпленькую донести.
– Сделаю.
Видимо, не часто такие заказы бывали. Александр время проводил за кружкой пива, потягивая не спеша. Сидеть пришлось долго, но торопиться некуда. Наконец половой торжественно горшочек с крышкой, укутанный полотенцем чистым, вынес, на стол поставил. Александр рассчитался, горшок обеими руками взял, направился в монастырь. Теперь главная задача – не упасть, снег подмёрз, скользко. К воротам монастыря спиной прислонился, для опоры, каблуком в ворота стучать начал. Выглянул Фома в оконце. Лицо недовольное, но Александра увидел, воротину открыл.
– День добрый, – поприветствовал Саша. – Как там Фотий?
– Монахи за его здравие молятся.
– Бульон и курицу принёс ему. Веди.
Путь к келье Александр знал, сам бы дошёл, да как многочисленные двери открывать, если обе руки заняты. От горшка запах аппетитный исходит, встречные монахи носом крутят. Мясом пахнет, а пост, нельзя. Но сказано же – болящим, путешествующим и воинам пост можно не блюсти. Только беспокоился Саша, можно ли по состоянию здоровья Фотию есть? Вошёл в келью, горшок на стол поставил. Фома сразу:
– Я за Серафимом, разрешит ли?
Вернулся быстро.
– Бульон можно, а курицы кусочек один маленький – грудку.
Александр подушку Фотию поднял, бульон в кружку налил.
– Сам пить сможешь? Или помочь?
Фотий сегодня выглядел лучше, чем вчера. Мелкими глоточками бульон из кружки прихлёбывал.
– Горячий ещё, а вкусен!
Выпил полкружки, откинулся на подушку, уснул. Слаб ещё. Александр вышел тихонько. На воротах Фома.
– Ты кем Фотию приходишься?
– Знакомец добрый.
– А ухаживаешь, ровно отец родной, редко такое увидишь.
Да, жизнь в те времена суровая была. Дети в семьях рано начинали работать, из-за болезней умирали часто. А ещё войны да эпидемии свирепствовали, жизни уносили.
Через неделю Фотий уже в постели садиться стал, а через десять дней ходить осторожно, держась за стенку, но сам, без посторонней помощи, чему очень рад был. Период, когда он после ранения беспомощный лежал и Александр заходил постоянно, сблизил их, хотя так редко бывает. Фотий ещё послушник, не монах. Но при пострижении в монашество человек отрекается от мирской жизни, от семьи, даже имя дают другое. И не часто бывает, чтобы послушник или монах дружил с кем-то в миру. Но случилось. У Александра груз с души свалился. Хоть и не его вина в ранении чернеца, а к событиям причастен.
Пока Фотий выздоравливал, снега навалило до колена, морозы ударили, на реках лёд встал. Дав льду окрепнуть две-три недели, по рекам потянулись обозы. И так из-за осенней распутицы, когда ни обозы не ходили, ни корабли не плавали, торговая жизнь замерла. А ноне во все концы великого княжества обозы потянулись. По рекам сподручнее на санях, шли по санному следу – ни кочек, ни ям, лёд ровный. Река сама ведёт, кучер, знай, следи, чтобы промоин не было. Если река петлю делала, обоз на берег выбирался, срезал путь, но всё равно потом на реку возвращался.