мимо, останавливается, потому что «звук голосов из балагана поразил его таким задушевным то-
ном, что он невольно стал прислушиваться». Этот тон определяет, конечно, Тушин с его приятным голо-
сом, с его манерой называть собеседника голубчиком. И вот что он говорит: «Коли бы возможно
было знать, что будет после смерти, тогда бы и смерти из нас никто не боялся... А все боишься... Боишь-
ся неизвестности, вот чего. Как там ни говори, что душа на небо пойдет... ведь это мы знаем, что неба
нет, а есть атмосфера одна». (Курсив мой — Н. Д.)
Этот разговор не был закончен: «в воздухе послышался свист...» Началось сражение, и первым
выскочил из балагана капитан Тушин.
В бою он выглядит так же негероически, как до боя. «Небольшой сутуловатый человек, офицер
Тушин, спотыкнувшись на хобот, выбежал вперед, не замечая генерала и выглядывая из-под малень-
кой ручки.
— Еще две линии прибавь, как раз так будет, — закри чал он тоненьким голоском... — Второе,
— пропищал он. — Круши, Медведев!
Багратион окликнул офицера, и Тушин, робким и неловким движением, совсем не так, как са-
лютуют военные, а так, как благословляют священники, приложив три пальца к козырьку, подошел к
генералу». (Курсив мой — Н. Д.)
Но этот маленький спотыкающийся человек, поразмышляв о бое так же, как он размышлял о
смерти, «посоветовавшись с своим фельдфебелем Захарченком, к которому имел большое уважение,
решил, что хорошо было бы зажечь деревню», и зажег ее, и именно это остановило французов.
Пока два полковых командира показывали друг другу свою храбрость, пока Жерков искал ге-
нерала там, где его не могло быть, пока Долохов призывал начальника «попомнить» его подвиги, капи-
тан Тушин, «оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать...
бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды... и покрикивал своим слабым,
тоненьким, нерешительным голоском... Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в
батарейной роте, на две головы выше своего офицера...), все, как дети... смотрели на своего ко-
ман д ир а, и то вы р ажен ие , котор о е б ы л о н а его лице, неизменно отражалось на их
лицах». (Курсив мой. — Н. Д.)
28
Тушин в бою нисколько не меняется: он по-прежнему склонен размышлять, движения его не-
ловки, он вздрагивает от звуков выстрелов, но здесь его мысли приобретают другой характер.
Он уже не думает о смерти: «мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила
ему в голову». Но «у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его на-