Единственный свидетель - Бог: повести (Тарасов) - страница 363

— Неужели вы всех сожжете? — продолжал свои вопросы Сенькевич.

— А что делать? Децкий заслужил, вы сами пришли, этот — свидетель. Что же мне вас, отпустить?

— А совесть не замучает?

— Переживу!

Коллекционер поднял канистру, и тогда Сенькевич взвился и со всею ненавистью ударил его в челюсть.

Через минуту коллекционер и завскладом были вынесены и положены вдали от мельницы на пахучую траву нагретого луга. Корбов сел при Децком в машину, и они поехали на шоссе вслед за милицейским «Москвичом».

Отъезжая, Децкий глянул в зеркальце на Сенькевича и на тех, лежавших на траве. Детское упоение жизнью охватило его, просились счастливые слезы; небо, лес, воздух были озарены светом воли, ярким светом Эдема, словно только что были созданы для радостей всего живого на земле, и он сам чувствовал себя вышедшим из мрака, из подземной черноты в этот светлый покой. «Жив! Жив! — говорил себе Децкий. — Выкручусь! Все отвергну, ни в чем не признаюсь. Выкручусь».

А Сенькевич устало сидел вблизи двух преступников. Душа его ныла, и мысли его были тяжелы. Он думал о том, что прошел по соломинке над могилой, что получит взыскание за неоправданный риск, что никогда не расскажет о пережитых минутах жене, что потребуется еще много усилий, чтобы доказать все преступления этих озверевших людей. Преступники лежали молча, закрыв глаза; завскладом плакал, коллекционер в ход своим мыслям гонял желваки. Сенькевич посмотрел вверх: там по лазури в извечной чистоте плыли белые, как детские души, облака; яркая их белизна завораживала, щемила сердце, манила в далекое беззаботное хождение по земле среди людей, не знающих злобы. Но тишина дней не была уделом Сенькевича, и думы его быстро вернулись на этот затерянный в старом лесу лужок, к бездушным этим людям, к заботам своего изнурительного и любимого ремесла.