Когда GPS показал координаты места крушения «Челюскина», под воду отправился робот. Эта желтая «торпеда» мозолила глаза, раскачиваясь на корме «Лаврентьева». Три дня мы с утра сидели в кают-компании, глядя на монитор, висящий под потолком. Море холодное, растительности и живности немного. Зато полно ила, который так и норовил подняться при каждом движении робота. Осторожно, метр за метром, видеоглаз осматривал дно в месте крушения легендарного парохода. «О, гляди, это чемодан... Смотри, это колокол...» – поле зрения камеры робота – 80 сантиметров, каждая случайная водоросль выглядит как артефакт. Когда стало ясно, что «Челюскин» мы не нашли, начальник экспедиции Леша Михайлов скомандовал: «Полный назад».
Снова Анадырь. Несколько слов для радио, пожелания успеха в следующем году. Но все-таки мы возвращались на щите...
Вот этот северный ветер, пронизывающий и перманентный, как икота, он доставал. Нес пыль, мешал взлетать самолетам. В аэропорту есть не писаное правило: ветер – избушка на клюшку. Можно неделю сидеть на полу в зале ожидания, есть просроченную колбасу и ждать, когда же за тобой прилетит хоть что-то. Удаленность Анадыря от Угольных копей тоже играет злую шутку: нельзя звякнуть по телефону, заказать такси и доехать до гостиницы. Ждали. Среди опухших от безделья пассажиров клали рюкзаки и ждали. Потом – стихло. 28 человек сели в самолет и улетели. Я и Жан остались.
Жан... Это особая тема. Вместе с ним мы избороздили в поисках моржового хрена весь необрезанный отросток материка. Нашли. Американцу Кайлу повезло, он купил штуку сантиметров в 80. Мне достался полуметровый пенис. Он у моржей, если вы не в курсе, имеет внутри хрящевую основу. Так и шли по угольнокопейским улицам – американец, ни бельмеса по-русски, я – от силы хау-ду-ю-ду. Так вот, Жан... Когда все наши улетели в Москву, а мы с ним остались, он спросил меня, где найти представителя авиакомпании. «Жан, старик, ты географически представляешь себе, где мы находимся?» – спросил я. «Конечно», – ответил Жан. Я попытался объяснить этому рафинированному европеоиду, что скандал здесь – это отсидка в СИЗО. Жан не послушался, зашел на второй этаж аэровокзала, приблизился к двери с логотипом нашей авиакомпании, дернул ручку.
«Блиать, сцука, блиать...» – неумело матерился француз. Как мог, объяснил, что Чукотка – это не Москва, а отдельный мир со своими правилами. «Пошли, выпьем», – убедил я его.
В баре были: пиво, водка, шампанское. Жан купил какое-то пойло. Пока пили, я посмотрел на его руки, обожженные тросами. На безымянном пальце притулился золотой перстень: щит, три короны, девиз. «Жан, что это?» – спросил я, указывая на перстень. «Это герб моей семьи», – ответил он. «И что?» – переспросил я. «Я – граф», – просто ответил Жан, мой одногодок, надо сказать. «Так у тебя есть шато во Франции, кони, поле для гольфа и всякая фигня???» – «Ну да...»