как будто сам по себе. Потемневший от времени, местами облупившийся лак ни капли не мешал, наоборот, он придавал вагону сходство с океанской яхтой, получившей свое и от седых пенных гребней штормов, и от обжигающего солнца тропических штилей. Начищенные бронзовые поручни и оконные наугольники еще более усиливали впечатление, в подобранном сочетании они блистали на солнце с какой-то особой, тяжелозвонной силой.
«Так вот ты какой, международный спальный»! – ударила короткой искрой догадка.
Перед глазами встала бесконечно далекая, но все еще памятная спокойным уютом комнатка в Хельсинки, неяркая лампа под зеленым абажуром, и под ней – перечерканный тут и там карандашом томик «Трех столиц» Василия Шульгина, в котором, собственно, я впервые наткнулся на воспоминания о подобном слипингкаре.[3]
Как давно и недавно это было!
Но предаваться воспоминаниям некогда. Пожилой усатый мужчина в новехоньком синем френче встречал нас у распахнутых дверей вагона. Приколотая к груди золотая номерная бляха «проводник-истопник» и роскошная черная фуражка с синим кантом придавали ему вид настоящего командира. Однако рассмотрев билеты в наших руках, кондуктор незамедлительно переломился в пояснице. Начищенная до блеска пиратская эмблема ярко сверкнула под лучами солнца.
– Сделайте одолжение-с, господа, проследуйте в шестое купе, рассаживайтесь со всяческим удобством-с.
Роскошь внутреннего убранства сразила меня наповал на первом же шаге. Стены коридора радовали уставший от пролетарского конструктивизма взгляд панелями благородного красного дерева и вставками из тисненого плюша. Окна прятались под гардинами, собранными в затейливые рюши. Тусклой бронзой светилась массивная инкрустация молочных плафонов. Ручки дверей удивляли банковской точностью и надежностью. Туфли тонули в начавшей вышаркиваться, но все еще очень годной ковровой дорожке.
Как будто вернулись старые довоенные имперские времена, за окнами счастливый четырнадцатый, а не суетливая, пошлая, да еще поиздержавшаяся до последнего предела весна тридцатого года.
– Куда класть прикажите? – носильщик за спиной бухнул сапогами, разом стирая наваждение.
– Тебе лучше знать, братец, – со смешком ответил Яков, уступая место в узком проходе. – Да смотри поаккуратнее там, кожу не поцарапай!
– Ведь наверняка в Германии вагон делали, – не смог я удержать давно вертящийся на языке вопрос. – Ей-ей, не под силу было царской промышленности такие чудеса сотворить, да еще в количествах, чтоб хватило в Одессу гонять!
Вместо ответа Яков указал рукой на закрепленную над дверями табличку: «Верхне-Волжскiй заводъ, городъ Тверь. 1904 годъ. Купе № 6».