Речь здесь шла не о меньшем, чем об освоении всемирно коллективного художественного и — шире — обще духовного опыта человечества. По мысли Томаса Манна, вся культура, все, что было создано и создается человеком, его «волей к форме» — поэтической, музыкальной, пластической, научной, философской, мифотворческой, — является для творца-художника лишь материалом, скопищем идей, мотивов и многоразличных средств художественной технологии для создания новых, продиктованных «нашим временем», произведений искусства. Под этим углом Томас Манн хоть и различал «анекдоты», приходившие к нему непосредственно из жизни, от «анекдотов» или мотивов, уже побывавших под пером его предшественников (будь то библейская история Иосифа, сына Иакова, или же легенда «Обмененные головы» из санскритского сборника XII в. «Шукасаптати»), но отнюдь не считал этого различия столь уж решающим. Ведь и в том и в другом случае автор не столько «изобретает», сколько «находит» материал, содержание, мотивы будущего своего творения; более того, они сами «приходят к нему», ему «навязываются». Важно только, чтобы пришедший извне мотив вошел в структуру художественного произведения непринужденно, вполне «органично». «Все, что у меня, — мое! А взял ли я это из жизни или из книги, безразлично, — сказал однажды Гете Эккерману. — Вопрос лишь в том, хорошо ли у меня получилось».
Ссылаясь на пример Тургенева, Гете, Шекспира, которые все «больше любили находить, приобретать, чем изобретать», Томас Манн в первой же своей теоретической статье, «Бильзе и я», выдвинул примечательную тезу: «Не дар изобретательства, а способность одушевлять, одухотворять отличает поэта», то есть — давать эмоционально-смысловое истолкование «всему только предметному», «голым фактам», «внешнему» течению событий.
Говоря об освоении всемирно-коллективного художественного и общекультурного опыта всех времен и народов — в первую очередь европейских, а там и других континентов, Томас Манн, по сути, уточняет задачу, выдвинутую еще Гете: создание «всемирной литературы на всех языках культурного человечества, но он углубляет эту идею и придает ей иной, дополнительный смысл. У Томаса Манна речь идет уже не только о том, чтобы на языке каждого культурного народа полноценно зазвучали голоса всех мировых гениев и примечательных чужеземных писателей современности, а об овладении писателем всеми регистрами мировой культуры, интернационального культурного сознания, но — никак не в ущерб национальной основе творчества представителя каждого из народов. «Нельзя стать интернациональным, — так поясняет Томас Мани, — не будучи сперва национальным». Конкретной предпосылкой этой мысли в известной мере послужила судьба его же первого романа. По мнению соотечественников Манна, «Будденброки» были «непереводимо немецким произведением», но не прошло и десятилетия, как этот роман оказался переведенным на все европейские языки и вошел в культурный обиход большинства разноплеменных его читателей.