— Кто сей вертлявка? — спросил у соседа старик.
— Прах его знает! По морде определяю — не русский. Купец не купец, торопится в Златоуст, а сам плетет нивесть что. За умного себя выдает. Ты только послушай, что за нелепицу плетет окаянец! — собеседник положил на ладонь большую голову и стал слушать. Заинтересовался и Швецов.
Чернявый с азартом говорил:
— Вы всё расхваливаете аносовский булат, но вы же не видели лучшего! На свете есть толедские, дамасские клинки! Вот это клинки! Что Аносов?
— Врешь! — сердито проворчал на печи сталевар, но никто его не услышал. — Врешь, балаболка!
Говорун не унимался, он презрительно выпятил толстые губы и продолжал:
— «Диво, диво!» Какое это диво? Откуда оно бралось? Не тут, на Урале, в паршивом городишке родилось…
— Сам ты паршивец! — злобно прошептал Швецов и навострил уши.
— Известно вам, что Аносов за этим чудом ходил на Восток? Слыхали? увлекаясь, рассказывал чернявый.
— То впервые слышим! — вставил свое слово сибирский купец. — Это что еще за байка?
— Это не байка. Сам знаю, как Аносов отыскал свое диво. Вы только послушайте!
Постояльцы насторожились.
— Перво-наперво, — начал свой рассказ чернявый, — он-таки ушел в Орду и там два года бродил среди киргиз, искал редкие клинки. Но там булата не делают; зато маленькая забавная история приключилась с ним. Слушайте! На одном степном озере Аносов и два его друга башкира встретили кибитку бая. Известно, как живет бай! Столько коней, столько коней, — табуны! В байском становище — семь дымов, семь юрт, в шести юртах по жене. Ой, богат бай! Стар князь, семьдесят пять годов ему, в бороде иней, а глаза совсем молодые…
— Вроде твоих, — усмехнулся купец.
Рассказчик глазом не моргнул, согласился охотно:
— Пусть будут вроде моих, — и продолжал: — И вот этот бай сидел на подушках, и к нему вошел Аносов. Башкиры рассказали баю, что русский полковник богат, ой, как богат! За жирным пловом хозяин похвалился перед гостями своим булатным клинком. Охмелевший от кумыса старик взмахнул им с него струился синеватый блеск. Без сомнения, это был булат. Что мог думать теперь Аносов? Может, он думал, сколько людей держали этот клинок или сколько крови пролилось в свое время на эти синеватые узоры? Бай осторожно, очень осторожно, провел пальцами по граням и сказал Аносову: «Клинок этот сделал арабский мастер Абдурахман. Этот булат, да простит мне Аллах, густо полит кровью. Мой дед заколол им двух неверных жен, — обычай наш таков: кто опозорит постель мужа, той смерть. Этот клинок переходит из поколения в поколение, и почти каждое из них обагрило его кровью…» «Бесценен твой клинок», — похвалил гость. «Твоя правда. Видит Аллах, не вру! — согласился хозяин. — Он оплачен табуном скакунов, и словно заклятье легло, когда клинок ушел из юрты: в зиму пришла гололедь и табуны полегли в степи, не добыв корма…»