— Поди ж ты, как складно байку плетет! И голос, и слово какое подыскалось, наше, родное! — неугомонно заворочался Швецов и спустил с печи голову, пристально всматриваясь в рассказчика.
Сибирскому купцу тоже не по нутру пришелся чернявый. Сквозь спокойную, гладкую речь его проступало что-то фальшивое. А тот, не замечая старика на печи, продолжал свое:
— И сказал сириец Аносову по сердечности: «Сын мой, старое мастерство умирает и на Востоке. С тех далеких времен, когда полчища Тимур-Ланга покорили Сирию, здесь утратили мастерство дамасских клинков. Сейчас ты видишь мою бедную хижину и последние булаты! — при этом старик показал драгоценное оружие. — Эти клинки и дочь — последнее мое богатство. Оставайся у меня, и ты познаешь мудрость старинного мастерства!». Аносов, конечно, обрадовался, что пристроился к мастеру. Ковал мечи, подолгу размеренно бил тяжелым молотом по пучку железной проволоки. Так делали арабы самую важную работу: они холодным способом, без накала на огне, ковали «джаухар» — узорчатую дамасскую сталь. Однако до настоящего булата еще было далеко!..
От нагоревшей лучины отломился уголек, упал в бадейку с водой, зашипел. Потянула струйка дыма.
Чернявый вынул кисет, носогрейку, неторопливо набил ее табаком и, подойдя к лучине, разжег. Глубоко затянувшись, он продолжал:
— А раз подглядел Аносов, что и как! Познал-таки великое таинство рождения булата! И вот как было дело, братцы. Сковал старик из знакомого сплава клинок. И что вы думаете? Раскаленный, сыпавший искрами, этот клинок мастер поспешно передал арабу. Тот вскочил на коня и понесся из города. Мчится, как вихрь, а с горячего клинка так и сыплются искры! От страха конь стрелой вынес араба в пустыню и пустился, будто за ним гналась волчья стая. В ушах ветер свистит, белый бурнус араба от ветра хлещет, а всадник, подняв раскаленный клинок, подставил его ветру и еще горячее погнал коня.
— Ишь ты как! — изумился купец.
— Только к вечеру вернулся араб. Спала дневная жара, от арыков повеяло прохладой, и тогда конник на взмыленном скакуне вернулся к мастерской, а в смуглых руках его поблескивал клинок с синеватым отливом. Булат! И как только Аносов отгадал, в чем тут дело, сразу заторопился домой, в Россию. А мастер и говорит ему: «Никуда не ходи, оставайся здесь. Я отдам тебе мастерскую, а моя дочка пойдет к тебе в жены!» — «Нет, думает Аносов, — скорее в Россию!..» Вот, братцы, откуда к вам завезен булат! — пыхнув трубочкой, закончил чернявый.
— Врешь! — вдруг сердито отрезал Швецов и полез с печки. Высокий, сухой, с бородой до пояса, он вошел в озаренный круг. — Врешь! — энергично повторил он. — Никуда и никогда Аносов не ездил из России. С малых лет он в Златоусте. Кончил ученье в столице — и сюда.