— Спасибо за доверие! — искренне ответил Аносов. — Ну, вот и горы! Веди, дед, раскрывай свои каменные сундуки!
— Поспешаю! — весело крикнул Евлашка, ухватился за борт челнока и вытащил его на песок. — Так надежнее, не унесет его волна. Всяко бывает, а вдруг да набежит ветер. Береженого и бог бережет. Ну, айдате! — и он повел Аносова по лесной тропке. Над головами их раскачивались крепкие литые сосны, темно-зеленые ели. Миновали елани.[9] Пестрые и яркие от цветов, они нежились под солнцем, обрызганные росой, которая испарялась на глазах. Роса таяла под теплыми лучами, и цветы, и былинки распрямлялись. Вот подняли головки «лесные курочки», вот распустили перышки «петушки», жарко вспыхнул иван-чай, полегоньку расправились ландыши, и широкий пестрый ковер цветов и трав засверкал еще ярче и заструил ароматы. Тепло и солнце обласкали их. В воздухе, в лесу, в травах, в чаще разливалась бодрящая свежесть. Источали смолистый аромат сосны, благоухала земля.
Светел и радостен становился день. Дед Евлашка вел Аносова по еле приметным лесным тропам и вскоре уверенно добрался до какой-то старой копани.
— Ну, вот, кажись, и пришли! Вот она Прутовская закопушка! — весело возвестил он, утирая с медного лица пот. — Тут и есть теплый и радостный камень топаз! Казак из Чебаркульской крепости Прутов нашел… Ну-ка, поглядим, что здесь! — Он скинул мешок с плеч, достал молоток, лопату и прыгнул в яму. Из-под его ног среди палых прошлогодних листьев прошуршала зеленая ящерка. — Ишь ты, хозяйка копани отыскалась! Петрович, полюбуйся-ка! — старик прислонился к скату «закопушки» и стал постукивать молотком.
Аносов тоже сгорал от нетерпения. Он освободился от заплечного мешка и осторожно спустился в копань. Вместе с Евлашкой они стали ковыряться в осыпи. Под лопатой Аносова вдруг блеснула золотая искорка.
— Он! — вскрикнул Евлашка. — Гляди, Петрович, что ты добыл. Какой красавец! — Он взял камешек в руку, облизал его, положил на ладонь и невольно залюбовался. Крупный кристалл был напоён густым золотым светом. Эх, мать моя родная, ровно солнышко в полдень лучится! Тепел, радостен, для души увеселение! — задушевным голосом сказал он. — Счастливый ты, Петрович, на руку легкий!
Он без зависти возвратил Аносову камень и снова стал ковыряться.
— Ну и ну, и мне, кажись, пофартило! Э-ха-ха, полюбуйся! — старик протянул Павлу Петровичу прозрачный голубоватый кристалл.
— А что это? — спросил Аносов.
— Топаз же! Тут в Ильменях всё больше голубоватые попадают!
Камень был невелик, но необычайно красив и ласкал взор. Оба они долго любовались добытыми самоцветами. Какое-то тихое успокоение легло на душу. Над копанью веяло прохладой, шумел лес. Совсем близко затрещал валежник. Аносов выглянул из ямы. Среди вековых сосен и берез вилась тропинка, проложенная зверем.