Что-то кольнуло его в правое бедро. Повернув голову, Мултусов увидел долговязого парня, голова которого напоминала по форме кабачок. Он не отрываясь смотрел на распахнутую дверь маршрутки.
– Куда без очереди прешься? – вызверилась на парня тетка в блузке со стразами.
– Я с корешем, – ответил тот, не поворачивая головы.
Егор хотел сказать, что видит парня впервые, но сумел выдавить из себя лишь невнятное мычание. Ослабевшие ноги так и норовили подогнуться. Все вдруг стало безразлично.
– Нажрался, стервец, – весело объявил парень публике. – На пять минут одного оставил, и все, в хлам. – Он тряхнул обмякшего Егора. – Алкаш ты, алкаш… Договаривались же, до дома ни капли!
Выговаривая Мултусову, он выдернул его из очереди и, не позволяя присесть на асфальт, потащил к Г-образной скамейке под навесом. Место в очереди было тотчас занято другими, а об их существовании забыли.
Все, на что был способен Егор, – это вцепиться мертвой хваткой в ручку чемодана. В глазах у него потемнело, окружающие превратились в безликие силуэты. Он почувствовал, как его усадили на скамью, избавили от мобильника и похлопали по плечу.
– Держись, братан, сейчас я тебе газировки подгоню.
Голос принадлежал все тому же парню, но доносился из полной, непроглядной темноты. Чужие сильные пальцы разжали кулак Мултусова. С усилием сфокусировав зрение, он увидел спину низкорослого накачанного человека, забравшего чемодан. Потом поле зрения заполнило длинное лицо с крупными зубами.
– Ты, главное, сиди, не падай, – сказало лицо. – Вот, на столбик плечиком обопрись. Дамочка, присмотрите за корешем, я за водичкой сбегаю. Эк его развезло на солнцепеке… Не спи, кореш! Я мигом.
Других слов Мултусов в этой жизни уже не услышал. И света в конце тоннеля не увидел. Был мрак, мрак и остался. Навеки.
В прихожей Максимка уперся и заявил, что гулять в коричневых шортах не пойдет, только в зеленых.
– Это почему же так? – присев на корточки, осведомился Мошков.
– Зеленый цвет военный, а коричневый – какашечный, – заявил сын.
И смотрел нахально, с вызовом. Думал, отец не найдет, что на это возразить. Ошибался пятилетний интриган. Володя Мошков никогда за словом в карман не лез, не тот у него был характер.
– Хорошо, так и постановим, – согласился он. – Только впредь никакого шоколада и эскимо. Они же коричневые. И бублики твои любимые… У них тоже цвет подозрительный.
– Ладно, могу и в этих. – Максимка критическим взглядом окинул свои короткие штанишки. – Они не так чтобы очень коричневые…
Мать, украдкой наблюдавшая за ними из гостиной, одобрительно улыбнулась. Ей нравилась манера общения сына и внука. Ее Володя никогда не давил на Максика и не заискивал перед ним. Они были почти на равных: два друга – один постарше, другой поменьше. Маргарита Николаевна полагала, что это самая удачная модель из всех возможных. Ее муж, Никанор Кузьмич, был с этим согласен, хотя в свое время проводил в семье линию жесткой диктатуры. Старость смягчила его, сделала добрее. Они неплохо уживались вчетвером.