Головеня разрешил немцу сесть. Спросил:
— Вы готовы отвечать на мои вопросы?
Пельцер насупил брови:
— Разные бывают вопросы.
— Каковы силы немцев на тропе?
— Простите, это дело вашей разведки. Сожалею, что она у вас плохо работает, но помочь не могу. Оказать помощь противнику — это значит изменить фатерлянду. А я солдат и давал клятву.
— Вы в плену. Советую подумать.
— У нас говорят: лучше фюрера не придумаешь.
— Вот как, — усмехнулся Головеня, — выходит, что фюрер все предопределил?
— Все, — согласился немец.
— И этот ваш плен?
— Мое поведение в плену, — поднял голову Пельцер.
Головеня посмотрел ему в глаза:
— Ладно, оставим предвидения вашего фюрера! Скажите, вы знаете, как караются бандиты, пойманные на месте преступления?
— Я не бандит.
— Сущность человека определяют его дела.
— О да, — согласился немец.
— Вы убиваете, вешаете… кто же вы после этого?
— На войне все убивают. Вы, русские, тоже убиваете.
— Да, — не смутясь, ответил Головеня. — Мы тоже убиваем. Но мы убиваем тех, кто пришел в нашу страну поживиться за счет нас, кто сжигает наши села и города, расстреливает ни в чем неповинных людей… Убиваем таких, как вы!
Не мог он не высказать того, что накипело на душе, хотя понимал: читать фашисту лекцию о нравственности — переливать из пустого в порожнее.
Немец выслушал перевод и ничего не ответил.
— Итак, сколько в роте минометов? — вернулся к допросу командир гарнизона. — Отвечайте, не мудрствуя. Конкретно…
— Тридцать.
— Врете! — со злостью бросил Головеня. Но тут же спохватился: «Стоит ли кричать? Криком врага не возьмешь. Для него сейчас гораздо страшнее уверенный, спокойный тон. Пусть видит, что мы не пали духом и готовы продолжать борьбу!»
— А если я скажу три, вы тоже не поверите? — будто издеваясь, продолжал Пельцер.
— Вы забываете, где находитесь, — чуть привстал Головеня. — Отведите его, Пруидзе.
— Шакал! — сплюнул Вано.
Доставив пленного на прежнее место, Вано стал прохаживаться, не спуская с него глаз: яма ямой, а за таким надо смотреть в оба! С наступлением ночи, Пруидзе сменил Стрельников. Потом охранял пленного Якимович. Утром, придя на пост, Пруидзе глянул в яму и увидел такую картину: прислонившись к камню, немец жадно пил из котелка давно простывший суп.
— Что, кишка кишке бьет по башке? — не утерпел Вано.
Немец поднял голову.
— А ну его!.. — ругнулся Якимович. — Давай закурим, да пойду покимарю трошки.
Туман, павший за ночь, понемногу рассеивался. На вершинах скал его уже нет, а тут еще висит клочьями; пропасть же будто залита молоком. Шагая взад-вперед, Вано опять думал о доме: неужели так и не удастся побывать? На минуту даже забыл, что стоит на посту, что под его охраной фашист. Мысли уносились через леса и горы к матери: третий год ожидает она сына и не может дождаться.