– Ох, Айрини, тебе надо успокоиться. Я не хочу, чтобы она тебя видела такой. Как и этот твой отец. Давай же, девочка. Соберись. – Она ободряюще выпячивает грудь, как будто показывая, как я должна взять себя в руки, повторив ее движение. Я киваю и утираю слезы краешком рукава. Рука об руку мы бредем вниз по лестнице. Джойс слегка облокачивается на меня для устойчивости.
«Молодец! Смелая девочка! А теперь расправь свои крылья».
Когда мы доходим до въездной дорожки, я вижу там своего отца, который выглядит таким ничтожным, как будто он совершенно сломлен. Его поддерживает мужчина, которого я до этого не видела. Приземистый мужчина, который был в доме, когда я только приехала, тоже здесь. Я не вижу тети Джемаймы. Элли руководит, рассаживает людей по машинам, размещает цветы. Розы. Цветы любви, цветы смерти. Элли подзывает меня к себе кивком головы, и я собираюсь последовать за ней. Но Джойс останавливает меня, придерживая за руку. Она уводит меня за собой к другой машине.
– Лучше тебе поехать со мной, – шепчет она, когда водитель закрывает за нами дверь. Элли, кажется, не особенно огорчена. Автомобили выезжают на дорогу, ведущую к месту вечного упокоения, и едут невыносимо медленно.
– Где моя тетя? – спрашиваю я Джойс, но не уверена, что она расслышит мои слова за шуршанием шин.
Процессия прибывает к церкви через несколько минут, и один за другим люди покидают машины. Наш автомобиль – последний. Пришедшие жители деревни соединяют руки, чтобы поддержать друг друга в ожидании. Случайная незнакомка, женщина в цветастой рубашке и шляпе насыщенного синего оттенка, берет мою свободную руку. Мы все степенно проходим в церковь, последним заходит священник, и после этого вносят гроб. Зажигают ладан, и запах раздражает горло, вызывая кашель. Я сажусь на одну из лавочек и ищу глазами тетю Джемайму и Элли. Элли я замечаю впереди. Она выглядит убитой горем, хотя я прекрасно знаю, что всего несколько минут назад она была собранной и спокойной. Это все притворство? Когда я понимаю, что до сих пор не выяснила, как умерла моя мать, задумываюсь, не пытается ли Элли что-то замаскировать. Не думаю, что ее сердце действительно настолько разбито, насколько она хочет показать. Я ищу друзей и родственников в толпе, и размышляю над тем, кто же действительно горюет, если уж дочки равнодушны к смерти покойной. Тети Джемаймы я нигде не вижу. Почему ее здесь нет?
Я слышу слова священника: «Блаженны скорбящие, ибо они утешатся» – и понимаю, что даже после ее смерти мир не наступит. Ни для меня. Ни для кого из нас.