Евген опустился на скамью, подвинул стул Азевичу.
— Садись. Может, не очень спешишь?
— Да как тебе сказать, — смешался Азевич.
— Так хоть поужинаем. Все-таки друзья были. Сколько не виделись? Года четыре?
— Четыре, да.
— Ну. Я же в этой школе три зимы проработал. Значит, четыре, как из райкома.
Как из райкома — четыре, посчитал и Азевич. Да месяцев восемь побыл под арестом. Пока не выпустили. Азевич все дрожал, чтобы не взяли его самого — за связь.
— Ну так как живется? Под новой властью? — немного освоясь в чужой избе, спросил Азевич.
Евген, не ответив, поднялся, негромко окликнул сестру:
— Нам в боковушку чего перекусить...
— Туда? Хорошо...
Сестра зажгла под потолком лампу с закоптелым стеклом, убавила огонь, чтобы меньше выгорало керосина, и принялась собирать ужин. Евген повесил на гвоздь телогрейку, помыл в углу руки, предложил помыть и Азевичу. Тот, однако, мыть руки не стал, не стал и раздеваться. Он только начал согреваться в шинели после недавней стужи и не хотел растратить уже накопленное в избе тепло. И все внимательно следил за движениями, жестами, словами и даже оттенками голоса своего недавнего друга, стараясь определить его отношение к себе. Наверно же, Евген знал или хотя бы догадывался, откуда появился Азевич в этот вечер. Но ничего подозрительного в его поведении Азевич заметить не мог. Было похоже, что тот мало интересовался гостем. Или полагал, что тот сам о себе расскажет.
Прошло немного времени, и они уже сидели в темноватой боковушке с диваном и небольшим при нем столиком. Лампа из соседней комнаты тускло светила через открытую дверь. Стол был в тени, на нем белели пустые две тарелки, тарелка с салом и хлебом. Перед тем как сесть к столу, Евген куда-то исчез и, привычно прихрамывая на левую ногу, вернулся с бутылкой и двумя стаканами.
— Вот, за встречу. А ты, может, бы разделся?
— Нет, знаешь, прозяб...
— Ну, тогда погреемся!
Он налил два полных стакана, один пододвинул Азевичу, и они молча выпили, стали закусывать огурцами.
— Смотрю, вроде неплохо живешь, — помедлив, сказал Азевич.
— Да уж как есть, — неопределенно отозвался Войтешонок. — Лучше не получается.
— В такое время...
— В такое время недолго и загреметь. На тот свет. Вон в местечке Свирида из райфо[9]... Ты же знал его, наверно? Вчера повесили.
— Свириду?
— Ну.
— А братья Фисяки?
— А что Фисяки? Фисяки служат. В полиции. Стараются. Сами вешать будут.
Азевич ненадолго примолк, обескураженный смертью Свириды. Когда формировали партизанский отряд, этого Свириду не взяли: возражал Витковский. Мол, бухгалтер, беспартийный и вообще мало разбирается в политике. А вот в чем-то разобрался.