Такая долгая жизнь (Бондаренко) - страница 4

Заголосила мать, завыла, закатила глаза. Заплакал Мишка. Страшно ему стало. Никогда он не видел прежде мать такой. Вбежали во двор тетка Дарья, кума Анастасии Сидоровны, дядьки — Мартын и Демка, стали отпаивать мать водой… А потом отец лежал в зале на столе. Густо пахло терпкими полевыми цветами. Всегда измученное болезнями и трудом лицо умершего теперь как бы просветлело, умиротворилось.

— Батеньку твоего боженька на небо возьмет, — утешала Мишку тетка Химка. — Добрый он был — муху не обидит.

— А что на небе делать-то он будет? — прячась за юбку и боязливо поглядывая на отца, спросил Мишка.

— А ничево-о-о… Там птицы райские, кущи цветущие. Хоры божественные песни поют…

То, что отец теперь будет жить среди райских кущ и птиц, как-то сразу примирило Мишку с его смертью. Шел тогда Мишке восьмой год. Старшему, Пантелею, сровнялось шестнадцать.

На Пантелея все хозяйство и взвалилось. Но умения в крестьянском деле у него еще не было. Сосед семьдесят пудов брал с десятины, а Путивцевы — тридцать — сорок. При таких сборах к апрелю в закромах у них было пусто. По сусекам скреби — зернышка не найдешь. Одно соленье в погребе. Спасибо, дядьки хлебом помогали…

«Да скоро ли доедем? — неожиданно подумал Михаил. — Не заблудились ли?»

Максим давно понял, что заблудились. Одна была надежда — на Вороную. Авось вывезет. Он пустил вожжи: иди, родимая, как знаешь. И Вороная шла, угадывая своим особым лошадиным чутьем скрытую под снежным настом дорогу.

Максим сидел на облучке. Ветер налетал па него со всех сторон, отскакивал от закаменевшего войлока валенок, от задубевшей на морозе кожи тулупа. Овечья шерсть надежно хранила тепло. Замерзли только нос и щеки, посеченные острой снежной крупой.

— Кажись, под горку пишлы.

Действительно, начался спуск в ложбинку. Но снегу тут уже намело по пояс. Прогрузая все глубже и глубже, с трудом вытаскивая пружинистые ноги, Вороная взяла выше, напряглась вся, вытащила сани на бугор, запалясь уже, жадно раздувая ноздри, из которых валил густой пар.

Поверху шагом проехали еще немного. Наконец донесся собачий лай, запахло дымом: ветер как раз был с той стороны.

Вниз не съехали, а сползли. Плыли по снегу. Два раза застревали, приходилось слезать и подталкивать сани. Показались первые хаты. Здесь было затишнее и снега поменьше. Вороная пошла легче, весело заржала: учуяла дом. Вот он, за изгородью из веток, с резным крыльцом, с теплым светом в окошке.

С мороза, с темноты, с безлюдья в доме показалось особенно уютно, а свет от семилинейной керосиновой лампы — необычайно ярким. На лавках, за столом, сидели дядьки Михаила, тетка Химка, тетка Дарья, Фекла. Заслышав шум, из кухни вышла мать. И сразу же с укором к сыновьям: