— Войди в дом.
Перешагиваю три ступени и захожу в просторный холл.
— Направо, — голос звучит отовсюду. Исполняю его приказ, и плещущие звуки повелевают: — Сдвинь очаг.
Поднатужившись, оцарапывая руки, толкаю каменную плиту, и через минуту она со скрипом отъезжает в сторону. В нише под очагом припрятана почти новая рубаха, шаровары, куртка и пояс, два изогнутых кинжала в добротных, но неброских ножнах, мешочек с серебром и медяками.
Чей-то тайник. Возможно, разбойничий.
— Переодевайся скорее. Я расскажу, как выбраться за пределы города, — бурлит и шипит неведомый доброжелатель.
— Спасибо, спасибо, — бормочу, сменяя одежду, и слёзы катятся по щекам. — Кто бы ты ни был — я твоя должница до последнего вздоха.
— Торопись, Мун, просто поторопись.
Через минуту я уже бегу по некогда богатым улочкам к одной из полуразрушенных сторожевых башен.
***
Цокот копыт и сотни отголосков эха рассыпаются по старому городу, я мчусь к его сердцу, яростно стискивая поводья, подстёгивая вороного.
Гнев сжигает меня изнутри.
Гнев на себя, Фероуза, решившего дать мне проспаться, и на Викара.
Пока я валялся, портрет показали караульным у всех ворот. Спешно созванные художники скопировали изображение, и в столице, наверное, не осталось стражника, который не знает, как выглядит Мун, но результата это не принесло.
Мун не возвращалась к Октазии.
Не пыталась выйти из города.
И в домах, в которых она бывала по приказу Октазии, в домах, где, как рассказывали знавшие её женщины, у неё были знакомые, Мун тоже не появлялась.
Едва проснувшись и выслушав эти донесения, я подумал о Викаре. Он должен знать, где она. Может даже направил её к какому-нибудь тайному ходу из города. Конечно, она не может услышать его голос, но Викар только что поел и может сильнее влиять на окружающую обстановку. Например, бродячими псами гнать девчонку к нужному месту, открыть потайную дверь, потом закрыть, вынуждая двигаться дальше.
По коже проносится вихрь уколов, дёргаю поводья, и стена сада падает под копыта взвивающегося на дыбы вороного. Конь храпит, шатко отступает и роняет стройные передние ноги в месиво камней. Хруст и безумное ржание. Успеваю спрыгнуть, перекатываюсь, отскакиваю от летящего камня.
Булыжник падает на голову коня, и тот умолкает. По мостовой течёт кровь. Стена рядом покачивается, скрипит, но мою кожу больше не колют невидимые иглы, а значит, у Викара осталось слишком мало сил, чтобы сдвинуть камни.
— Прекрати! — грозно смотрю кругом.
Затем на прекрасного, но мёртвого скакуна. Чёрная шкура лоснится на солнце, кровь блестит.