Разглядывая золотую кисточку, почти невидимую в сумраке, уныло поясняю:
— Ты очень скоро поймёшь, что у всякой власти и силы есть ограничения, а некоторые действия являются лишь началом цепи событий, и, тронув первое звено, ты должен дойти до последнего или сдохнуть.
— Но… почему? Ладно у простых людей, вроде меня, но… у вас? Вы же были королём, зачем вы завоёвывали соседние государства? Разве вам было мало?
— Мне и того было много. Сейчас мало кто помнит, но соседи кидались на меня, точно бешеные псы. Одни не могли примириться с простолюдином на троне, другие боялись, что я пойду на них войной. Третьи хотели поживиться за счёт моих территорий. Я был любезен, клялся всеми богами в своих мирных намерениях, слал дары, но это не слишком помогло, — смеюсь и накрываю глаза ладонью. — О, что были за времена. Я спал в кольчуге. Под кроватью. В соседней от своей спальне. Каждую минуту ожидал нападения.
— Но ради чего?
— Хотел жить, — опускаю ладонь, вожу пальцем по шёлковой обивке софы. — Чем я всегда не нравился моим врагам, так это моим категорическим нежеланием умирать. И враги почему-то всегда появлялись, хотя, видят боги, я старался этого избежать.
— Не может быть.
— Чего именно? — вскидываю взгляд на очаровательное, хмурое личико. — Разве трудно поверить, что всё, чего я хотел, это просто дом, в котором я и моя семья будут сыты и в безопасности? Поверь, моя прекрасная принцесса, — (её щёки наливаются румянцем), — мои планы были ничуть не более грандиозны, чем твои, но я стал Императором, как тебе грозит стать императрицей, — ухмыляюсь. — Надеюсь, нескоро.
— Разве вы не мечтали стать королём?
— Нет. Но в какой-то момент подумал, что король — он главный в стране, выше его нет и, значит, дом короля самый безопасный. И сытый.
— И вы убили своего короля? — её губы презрительно изгибаются, в потемневших глазах страх.
Пожимаю плечами:
— К тому времени он уже собирался убить меня, недовольный тем, как сильно любит меня армия. Но боги были на моей стороне: конь оступился — и стрела просвистела у моего лица, — провожу пальцем по почти незаметному шраму на скуле. — В другой раз подаренный накануне мангуст задушил ядовитую змею. Предназначенное мне вино хлебнул мальчишка-слуга — и умер в страшных муках.
Её страх становится осязаемым, и я молчу об ударе меча, принятом на себя моей женой. О том, что двух моих первенцев изрубили в постели, пока я сражался с убийцами в своей спальне. Я уже не помню, сколько раз моя жизнь висела на волоске. Даже эти когда-то невыносимые воспоминания теперь поблекли и словно принадлежат кому-то другому.