— Никак французы! Идут по дороге прямо на нас!
Доктор побледнел, застыл в углу.
— Сколько их? — спросил Раевский.
— Цельная колонна! Сотни две, а может, и более! Что делать прикажете?
— Поезжай!.. Их главного пригласи. Скажи, что генерал требует.
Послышались голоса, и карету окружили французские солдаты. Распахнулась дверца, заглянул какой-то начальник.
— Заходите, заходите! Я везу больного! — преодолев оцепенение, сказал по-французски Виллие, и офицер послушно протиснулся внутрь кареты.
С первого взгляда нельзя было определить, кто он такой: на голове треух, на плечах драная шуба. Лишь голубые форменные штаны да сапоги со шпорами выдавали в нём кавалерийского офицера.
— Капитан Лафонтье, — произнёс он простуженным голосом.
— Капитан! — заявил вдруг больной. — Я генерал. Мой отряд в получасе отсюда. Встреча с ним не обещает вам добра. Надеюсь, понятно? Обещаю сохранить жизнь, если немедленно сложите оружие.
— Я посоветуюсь…
— Вы начальник, вам решать, как поступить.
Раевский выставил из-под бурки пистолет.
— Пусть будет плен! — воскликнул француз. — Мы сдаёмся.
Через несколько дней Николая Николаевича доставили для излечения в родное поместье Каменку, близ Киева.
Уход и забота жены и близких благостно сказались на состоянии больного. Дело пошло на поправку. В поместье был и любезный дядюшка Александр Николаевич.
Однажды, когда Раевский уже заговорил о возвращении в армию, чтобы продолжать сражаться против Наполеона, Александр Николаевич подал ему письмо.
— Прочитай, Николай, и ты поймёшь, кто выручил тебя из беды.
С волнением тот развернул лощёную бумагу и прочёл:
«Милостивый, государь мой, граф Александр Николаевич!
По письму Вашего сиятельства от 11-го сего месяца о болезни г. генерал-лейтенанта Раевского доводил я до сведения государя императора, и его Величество Высочайше указать соизволили позволить ему прибыть в Киев до выздоровления. Уверения Вашего сиятельства касательно невозможности прибыть ему к армии напрасны; я знаю его за усерднейшего слугу монарху и ревностного сына Отечеству, который без крайности не потеряет и минуты, предстоящей к пользе общему плану, и потому уверен, что в настоящее время г. Раевскому Киев столь же тягостен, сколько всегда приятно ему быть на поле славы. И мне более не остаётся, как сожалеть о временной потере столь известного по храбрым делам своим генерала. С истинным почитанием в таковой же преданности честь имею быть, милостивый государь мой, Вашего сиятельства всепокорнейший слуга
Князь Михайло К. Смоленский,
г. Плоцк».
— Теперь ты знаешь, кто спас тебя от хвори. Письмо можешь взять и беречь его… — произнёс граф Самойлов.