— Одна.
— Вот и хорошо. Пошептаться с тобой тайно.
— А о чем же, Лебедушка?
— О том, что на сердце.
— И что же на сердце у тебя?
— Смутно.
Лебедушка откинула платок с головы, присела к печке. Долго молчала. Серафима опустилась рядом.
— Дева я, — заговорила наконец поздняя гостья, — а ты жена. Ты все знаешь, а я ничего не знаю. Ты мне скажи, каковы они, можно им верить? Или нельзя?
— Это кому?
— Им — мужикам.
— Это, Лебедушка, темная вода.
— Мне Васюта покою не дает. Уж такой ласковый! Просто — утешенье одно!
Лебедушка засмеялась тихо, и смех ее был тревожный.
— Они, мужики, разные, — сказала Серафима.
— Темная вода, говоришь?
— Когда как. Когда — темная, а когда и светлая.
— А как узнать? Чтоб ведать: когда — светлая, когда — темная.
— Ах, Лебедушка, да как узнаешь, когда он, мужик, иногда и сам про себя не знает, какой он!
— Как же так?
— Да так. Он, мужик, иной раз врет, и сам же и верит. Как ребенок.
— Неужто?
— А ты думаешь! Вот тебе-то Васюта что говорит?
— Говорит: уйдем! Здесь скука, а там жизнь сладкая. Наряжу, как царицу, все у нас будет!
— Вот видишь. Ты что ж сама-то думаешь? Что? Ты думаешь — он что?..
— Не знаю.
— Да неужто ты думаешь, что он тебя облыжно улестить хочет? Нет, Лебедушка, нет! Твой Васюта свято в то самое верит, что тебе говорит.
— Да? — загорелась Лебедушка. — Верит? Тетушка Серафима, неужто — правда, верит?
— Подожди, Лебедушка. Верить-то он верит, — Серафима усмехнулась невесело. — Да что из веры той выйдет? Мир, куда он тебя зовет, — тяжел, страшен…
— Ну? И что?
— Темная вода.
— Чем начала, тем и закончила? Почему?
— Потому, что вода темная не в Васюте твоем — в мире, куда он тянет…
Лебедушка поднялась. Молча накинула опять платок на голову, поцеловала Серафиму, вышла. Серафима выпустила ее, затворила дверь, задвинула засов. Стояла в темных сенях, качала головой, шептала молитву.
А Лебедушка быстро шла к себе домой по тропинке, проложенной в снегу. Яркие светились на чистом небе звезды. Лился сумеречный от них на землю свет. Снег скрипел под ногами. Было морозно, недвижно и спокойно. Только у дальних изб слышно было тянул кто-то заунывную песню:
Что же ты, калинушка, не так такова,
как весеннею ночкой росиста была…
Лебедушка улыбнулась: опять это, наверно, Васюта тоскует, на небо глядя, песню поет. После беседы с Серафимой все казалось ей еще непонятнее, но на сердце стало легче. Воля расстилалась перед ней. «Душа самовластна» — это поп Иван говорил? Да кто бы ни говорил — так оно, видно, и есть — самовластна. Никто не расскажет, не наставит. Сама выбирай.
Лебедушке вспомнилось, как недавно заглянув в комнату, увидела за столом родителя своего. Он сидел в одной рубахе, опустив плечи, вытирал платком мокрое от пота лицо. Отдыхал — только что приволок на лошади из леса еще одно бревно. Теперь он возил их часто.