– Должно быть, господин Тибо был убит горем, когда это случилось?
– Да, это почти его уничтожило. Тогда он и начал пить больше, чем полагается разумному человеку. Мой Тристан был его другом, а я дружила с покойной Аделин. Так что в первые месяцы мы помогали Тибо с малышом как могли. Потом у нас родился Лу и я стала реже у них бывать. Впрочем, муж с Огюстом дружил до самой своей смерти.
– Мадам Ларош, кажется, помогла старосте бросить пить?
– А, это верно. Но он сам того хотел, а дело знахарки тут десятое, – отмахнулась мадам, – После гибели Тристана он понял, до чего может довести пьянство, и взялся за ум. Не случись этого горя, все ее заговоры оказались бы бесполезны.
– Пожалуй… Все-таки меня не перестает удивлять эта вчерашняя помолвка. Если господин Тибо желал как можно скорее женить сына, то почему он выбрал именно Одетт? Ведь они с Дидье едва переносят друг друга! Неужели во всей деревне не нашлось более подходящей пары?
Мадам Ализе сердито глядела на доктора. Ему стало не по себе: кажется, он забрел на опасную территорию.
– Не пристало мужчине сплетничать! – шепнула она, – Если мсье Тибо выбрал Одетт, значит, были на то причины.
– А вам они неизвестны? – улыбнулся Андре.
– Нет! Мое дело – уберечь от беды Кларис. А кого Огюст выберет ей на замену – неважно.
Мадам надулась и отвернулась в сторону. Потерять расположение доброй женщины ему совсем не хотелось. Андре пустил в ход все свое обаяние, и через минуту на лице его собеседницы вновь сияла улыбка. Остаток вечера прошел за вкусным ужином, приправленным веселой болтовней. За окном совсем стемнело, когда Дюмоны начали собираться домой.
Лу решил проводить родных; он зажег факел и вышел на улицу. Дети укутались в шали, которые их матушка вынула из своей бездонной корзины. Вскоре семья была готова отправляться в путь. Доктор вышел со всеми на крыльцо. Лу шагал впереди, освещая дорогу, за ним следовала мать, потом младшие дети, и замыкала шествие Кларис. Андре с минуту постоял на ночном ветру, глядя им вслед, а затем вернулся в дом.
Первым делом он выпустил на свободу Одетт и предложил ей перекусить остатками праздничного ужина. Глаза у девушки, несмотря на вечер в томительном одиночестве, горели. Она выразила горячую благодарность за книгу, которая показалась ей самой интересной на свете. Одетт уселась к столу и, жуя куриную ножку, принялась осыпать доктора вопросами на медицинскую тему.
Рассеянно отвечая девушке, Андре при свете свечи внес несколько пометок в протокол. Ничего принципиально нового от мадам Дюмон он не узнал. Ее реакция на расспросы о помолвке показалась несколько более резкой, чем того заслуживало событие, но кто поймет женщин. Задумавшись, он не сразу осознал, что давно перестал отвечать Одетт. Девушка повторила последнюю реплику громче: