Безуспешно. Так же твердо Баторский опять вывернул на рысаков:
– Будущее советской кавалерии за орловской породой в чистом виде. За нашей исконно русской лошадью. Она вам и верховая лошадь – раз, и упряжная – два. Хоть в телегу, хоть в тачанку, хоть под седло.
– И что, курсанты прямо учатся и телегой править?
Вопрос, с виду невинный, Баторского насторожил. От Зайцева это не ускользнуло.
– Что им учиться? Почти все – из крестьян. Сызмалу знают, что это такое. Да, Пряник, конечно, большая потеря для породы.
– А Жемчужный?
– Что Жемчужный?
– Потеря? Его курсанты любили?
Баторский посмотрел на Зайцева несколько удивленно.
– Безусловно, потеря. Но наши инструкторы здесь не для того, чтобы их любили. Они для того, чтобы учить, передавать свои знания и опыт. Конечно, потеря! Хороший, сильный преподаватель. Спортсмен.
«Значит, не любили», – сделал вывод Зайцев. Баторский посмотрел на него вопросительно: мол, у вас все?
– Я бы и с курсантами охотно побеседовал. Сколько их у вас?
– Двадцать – двадцать пять – смотря по году набора, – быстро доложил Баторский. – В этом наборе двадцать три. Только не представляю, что нового они могут вам рассказать.
«Конечно», – мысленно согласился Зайцев. Он прикинул: опросить два десятка. Нет, без Нефедова здесь было никак.
– Я бы сегодня и начал.
– Как угодно. Маркин! – гаркнул Баторский так, что дрогнула лампочка под потолком. В дверь просунулся розоватый нос: адъютант.
– Посодействуй. Товарищ из уголовного розыска сам тебе скажет, что ему надо. Все исполнить.
Зайцев пожал на прощание сухую теплую руку. И только в коридоре понял, что в этом кабинете было странного. На лампочке не было абажура, на окнах – штор, на полках – книг, папок и прочей канцелярской, зарастающей пылью, слежавшейся и желтеющей дребедени. Тем более не было фотографий, кубков, трофеев, сувениров – ничего личного. Кабинет товарища Баторского был не просто гол, он был совершенно пуст.
Как будто вообще не был его кабинетом.
Зайцев затворил за собой дверь.
На миг задержался. Поглядел на свое отражение в медной табличке, привинченной шурупами. «Баторский М.А.» было выбито на ней казенным учрежденческим шрифтом.
И все-таки это был его личный кабинет.
– Товарищ Зайцев, следуйте за мной, – официально-сухо, но так, чтобы все-таки показать недовольство, напомнил адъютант. И шмыгнул красноватым носом. Насморк в летний день мог запросто случиться с любым ленинградцем, климат такой. Но уж больно взгляд напряженный. Простуженный гражданин не опасается милиции. Э, друг, как там в песенке? «Кокаина серебряной пылью все дороги твои замело»?