Зайцев перехватил свой сверток одной рукой. Набухшая от дождя газета мягко разъехалась, он едва не выронил хлеб, который прихватил в милицейской столовке, когда отволок пустые гильзы Крачкину. Тотчас прикрыл дверь.
Две пары глаз воззрились на него с одинаковым испугом. Одинаково круглые, под одинаковым разлетом бровей. Не оставалось сомнений: мать и сын. Рука матери опустилась позади и легла поверх груди ребенка – бессознательный жест защиты.
Мальчишка в версию о странницах-сектантках уж точно не вписывался.
Зайцев заметил взгляд, которым оба уставились на хлеб – и тотчас отдернули этот взгляд, как отдергивают руку.
– Я прощения прошу, – залепетала женщина. – Иди, ну иди, – стала она подталкивать пацана. Две пары глаз следили за ним, как за диким животным. Или собакой: бешеная – не бешеная, цапнет – мимо пройдет.
Зайцев содрал ненужную газету, положил хлеб на салфетку на столе. Скомкал влажную бумагу, тотчас оставившую на ладонях свинцовые следы – расплылись постановления партии и новости дня. Он заметил: две пары глаз следили не за его лицом – за руками.
Сомнений не было: в глазах этих был голод.
Зайцев повесил набухшую от дождя кепку на крюк. Пригладил волосы. Если он хотел узнать наконец наверняка, что происходит, то играть следовало по правилам этой Пашиной игры. То есть делать вид, что все это совершенно нормально, ни капельки не странно: да, нянька, да, кухарка. Совершенно естественно одинокому мильтону в коммуналке обзавестись полным штатом прислуги. Что может быть естественней?
Отодвинул стул, кивнул:
– Да ты, малец, садись. Не кусаюсь.
Мальчик присел на краешек стула. С трудом отвел взгляд от хлеба. Глянул на мать. Тощий, с прозрачным и все же неуловимо не городским личиком. Та все суетилась:
– Прощения просим, он уйдет сейчас… Он на минуточку одну только… Он вообще сюда не заходит, это сегодня так – обмишулились… Он вообще у меня не вшивый, не боитесь…
Зайцев решил вытянуть соломинку, предположил: это «кухарка».
– Мамаша, вы бы чаю, что ли, сообразили. Мечите на стол.
Та всплеснула руками, отставила швабру.
– Да я… Да минуточку… Сейчас будет!.. Он тихий у меня, не вороватый, без шаловства… Это, он уйдет сейчас…
Зайцев сунул руку в карман, вынул фунтик с карамелью. Сунул женщине.
– К чаю.
Та испугалась. Замотала головой:
– Да вы это… Он по ошибке просто…
Но выскочила ставить примус.
Мальчик рассматривал край стола.
– Ну, командир, докладывай. Ты чей?
– Савельевский, – прошептал он.
– А звать?
– Сашка.
– Василий. – Зайцев протянул руку. Остановил ее, посмотрел себе в ладонь.