Я медленно шла по галерее выпускниц, уголком глаза посматривая на портреты в черных рамках. Прямой взгляд казался кощунством.
Но вот Харриет в ее траурной рамке. Я на миг остановилась, медленно прикоснулась пальцами сначала к губам, потом к ней.
Ей приятно?
Я не могла понять. В этом заключается сложность быть дочерью умершей женщины.
Чуть дальше — раньше я ее не замечала — висела Брейзеноуз-старшая, Кларисса. Я узнала ее только потому, что ее имя было выгравировано на маленькой серебряной табличке внизу рамки.
Она была мало похожа на свою младшую сестру. Если не смотреть внимательно, и не заметишь.
Я втянула воздух.
На шее Клариссы висел медальон святого Михаила: тот же самый серебряный архангел с поднятыми крыльями, который в этот самый момент был спрятан в моем кармане.
Я вытащила его и сравнила с фотографией. Никаких сомнений. Несмотря на то, что он оплавился, видно было, что они идентичны.
По моей спине побежали мурашки. Должно быть, фотографию сделали в вечер ее исчезновения — и может быть, вечер ее смерти.
Она исчезла после бала.
Я замедлила шаги, приблизившись к кабинету мисс Фолторн.
«Последний шанс для отступления, — подумала я. — Последний шанс не будить лихо».
В жизни порой приходится делать выбор, после которого нельзя ничего изменить; после которого мир никогда не будет прежним.
Вот он, тот миг, когда ты еще можешь уйти, но если ты так поступишь, ты никогда не узнаешь, что могло бы случиться. Святой Павел по дороге в Дамаск мог заполучить солнечный удар, к примеру, и мир был бы другим местом. Адмирал лорд Нельсон во время битвы при Трафальгаре мог решить, что враг превосходит его количеством, и сбежать под полными парусами.
Я пару секунд размышляла над этими двумя примерами, а затем постучала в дверь мисс Фолторн. Гулкий стук костяшками пальцев по дереву зловещим эхом отозвался от безразличных стен.
Ответа не было, и я снова постучала.
Я уже была готова уйти (к черту святого Павла и адмирала лорда Нельсона), когда раздался голос:
— Входите.
Я ухватилась за холодную дверную ручку, повернула ее, сделала глубокий вдох и вошла в кабинет директрисы.
Мисс Фолторн казалась просто черным силуэтом на фоне яркого окна. Мои привыкшие к сумраку глаза не могли смотреть прямо на нее из-за ослепляющего света. Но я заметила, что у нее влажные глаза.
Как странно. Она была в полном порядке, когда два часа назад мы шли на воскресную службу. Она что, подхватила простуду в каменном мешке церкви?
Она положила бумажный сверток в ящик стола и закрыла его со стуком.
Я неуклюже стояла на одном месте, пока она наконец не сказала: