Юдейр таращился на таншу в таком недоумении, будто вообще только две минуты как проснулся и совсем не понимал, что происходит. Бану продолжила:
– В этом вся тайна: противника заманивают выгодой и удерживают вредом. Запомни, утомляется даже тот, кто исполнен сил, заставить голодать можно и сытого, а сдвинуть – прочно засевшего. Всегда ясно представляй, когда стоит биться, когда – отступать; когда брать числом, а когда – хитростью; всегда соблюдай осторожность – до тех пор, пока соблюдать ее не надоест противнику.
В голове Юдейра мелькнула яркая, как искра, мысль: «И ведь правда, она порой до тошноты терпелива».
– И самое главное, если хочешь побеждать в битвах, никогда не позволяй государю руководить тобой. Тем более нашему, – скривилась танша. – Будем честны, государи Яса, раман и раману, плевали на то, что делается в стране. Предоставленные сами себе, таны грызутся, а династия и в ус не дует. Но речь не о том.
– Подождите, госпожа! – Юдейр замахал руками. – Простите, – тут же извинился за дерзость. – За… зачем вы выговариваете мне такие… это?
Бану, несмотря на предшествующее радушие в голосе, проговорила неожиданно холодно:
– Потому что у меня большие планы, в том числе и на тебя. Постарайся не задираться и не забывать, что ты знаешь обо мне больше, чем другие. Если хоть один поступок или одно просочившееся слово всколыхнет во мне даже тень сомнения на твой счет, мне не придется гадать, чью голову сечь. Ты верно сказал, Юдейр, я всегда знаю, что должна делать.
Юдейр не дрогнул, продолжая прямо смотреть госпоже в лицо.
– Если однажды по какой-нибудь неведомой мне причине такое случится, тану, я сам подам вам меч и даже не помолюсь перед смертью, – заверил юноша.
– Почему? – внезапно спросила Бансабира, почувствовав насыщение и отодвигая от себя блюдо с мясом ближе к Юдейру.
– Что – почему? – заморгал оруженосец, вцепившись правой кистью в левое плечо. Инстинкт самосохранения безошибочно учуял подвох.
– Почему ты так предан? Я знаю, почему за мной идут Гобрий с Гистаспом и почему за отцом идут Видарна с Отаном и толпа других, – все они, как ни крути, алчут славы и золота для себя лично или для семей. Но почему за мной следуешь ты, Юдейр? – Смотрела строго, даже надменно. Слова хлестали жестче, чем кнут Шавны Трехрукой. – Оруженосец. Рядовой. Безродный.
Пальцы на предплечье юноши сжались сильнее. Он вмиг оробел, голос охрип:
– Вы сами знаете, тану. – Юдейр встал, виновато опустив бирюзовые глаза.
Бансабира, гордая и прямая, отвернулась, опять поднесла к губам бокал с водой.