«Ах, сынок мой, сынок мой, — шептала она, лаская мальчика, — бедный ты мой сынок!» — «Что, мама? — волновался Изяслав, начиная плакать.
— Что плачешь?» — «Сейчас отец убьет меня, — отвечала она. — Не забудь этот час!» Сказав «не забудь этот час», она вспомнила последние слова отца. Вот что он кричал ей, веря, что ее не убьют: «Не забудь этот час, Рогнеда!» Не забудь — значит, отомсти. И вот как обернулась ее месть. И сколько лет пропали в тихой дремоте. А сын шести годов — что от него ждать, он все забудет. «Запомни этот час!» — повторила она безнадежно.
Распахнулась входная дверь, быстро вошел Владимир с обнаженным мечом. За ним стояли, светя факелами, двое кметов. Рогнеда поднялась, Неожиданно Изяслав выступил вперед и сказал отцу:
— Убей прежде меня, отче, не хочу видеть смерти матери.
Князь долго смотрел на сына, и злая его решимость остужалась перед искренностью детского чувства. Он тяжело и покорно вздохнул.
— Все мы жестоки, — сказал он с горечью и как бы оправдываясь.
— Не всегда по своей воле. Вырастешь — поймешь.
Он глянул с укором на Рогнеду, повернулся и ушел. Прошумел криками двор, заржали кони, заскрипели ворота, и послышался топот отъезжающего отряда.
Рогнеда обняла сына: «Сынок мой, сынок мой милый, спаситель ты мой!» Появилась Рута; ничего не говоря, она сняла окровавленную постель, достала из сундука свежую. Изяслав не хотел идти спать. «Я боюсь, мама, — просил он. — Я хочу с тобой». Он лег на Владимирово место и быстро уснул, держа руку Рогнеды.
— Что же будет теперь, княгиня? — спросила Рута.
— Что будет, то и будет, — отвечала Рогнеда. — Хуже, чем было, не станет.
— Не забудет князь, — Рута кивнула на постель. — Не пойдет по- старому.
— Лучше помереть, чем по-старому, — сказала Рогнеда.
Прошло два дня; Рогнеда провела их, как раньше — в саду, под вишнею, под веселую суету детей. Неведенье судьбы теперь не беспокоило ее; она готова была принять любую перемену. Даже мысль о казни, которой опять может пожелать Владимир, теперь ее не пугала. Еще он мог бросить ее в поруб, но и одиночество в земляной тюрьме сейчас казалось ей нестрашным. Свою судьбу она проверила его судьбою: он будет жить, и потому ее судьба не могла стать счастливее — чего же бояться? Дело сделано, назад хода нет, тем более что ее остерегали — старые полочанские богини подали ей знак отказаться от покушения; они всегда приходили перед неудачей; если они возникают — значит, дело не удастся и последует беда. Они знали, что Владимир отделается легкой раной; она не послушалась, это ее вина, ее поражение, и теперь надо держаться с честью. То, что зависело от нее, она сделала, впредь совесть не будет прижигать ее за страх, нерешительность, постыдное согласие на ложь. Да, жаль, не смогла убить его, за него боги, но кинжальным ударом она разбила ложь, и кровь Владимира смыла с нее позор семилетнего подчинения. Князь знает, что милости она не попросит, и потому как он придумает, так и сделается. Что волноваться о том, что от нас не зависит?