— Поздравляю, — не меняя интонации, сказал Колычев.
Он за эти три недели как будто еще сжался, и если прежде на нем лежала тень смерти, то теперь это была смерть унизительная, нелепая. То есть он был несчастен, а стал жалок — не совсем то же самое.
— Я думал, ты дашь совет.
Наркоз начал отходить, Миша чувствовал злобу и беспомощность.
— Ртутная мазь крест-накрест, — не глядя на него, сказал Колычев. — По четным дням левая рука и правая нога, по нечетным наоборот.
— Но это же вчерашний день. И вообще я без специалиста не решаюсь.
— Я не специалист. Впрочем, иди-ка сюда.
Миша подошел к столу и увидел таблицу с вычислениями и странной схемой, но Колычев быстро захлопнул тетрадь.
— Задирай рубашку.
Миша покраснел, отвернулся и послушно исполнил требование неспециалиста.
— Крапивница, — брезгливо сказал Колычев.
— Кра… что?
— Нервная сыпь. Ты перенервничал, чего-то испугался или съел лишнее.
— О черт, — сказал оторопевший Миша. — Это, вероятно, из-за армии.
— Японской?
— О черт. Нет, конечно. Нашей. Меня призвали, я хотел тебе сказать, но тебя не было.
— Меня действительно не было, — сказал Колычев многозначительно, но Мише было не до того.
— И я, наверное, несколько…
— Ты идиот и трус, — ровным голосом сказал Колычев, но обижаться на него теперь было нельзя.
— Ты знаешь, я ведь и первичную язву, мне кажется, нашел…
— Первичную язву ты нашел бы прежде всего. Это такая вещь, которую не перепутаешь. Твердый шанкр величиной с медный пятак.
— Я бы показал, но…
— Нет уж, увольте.
Колычев хрюкнул.
— Я должен был увидеть твой конец, — произнес он с пафосом, — иль дать тебе своим полюбоваться.
Миша расхохотался.
— Нет, нет, конечно… Это все, ты понимаешь, нервы.
Он сел на шаткий табурет. Выдержать еще одно внезапное спасение было выше его сил. Судьба катала его по слишком крутой синусоиде.
— А в армию почему тебя не взяли? Из-за сифилиса?
— А разве с сифилисом не берут?
— Нет, конечно. Ты перезаразил бы всю казарму.
Мишу начал разбирать нервный смех, неостановимый, как от щекотки.
— Слушай, — пытался выговорить он, — слушай, какое счастье! Ведь это… это взаимоисключающие вещи! Если бы сифилис, то никакой армии, а если бы не армия — никакого сифилиса…
— Ну ладно, — сказал вдруг Колычев. — Избытки своего облегчения ты будешь изливать где-нибудь в другом месте.
Миша такого не ожидал. Ему казалось, страхами последних недель он искупил всю свою тогдашнюю грубость, да не такую уж и грубость.
— Костя, хватит, в конце концов, я извинился…
— Ты извинился, но тебя не извинили. Давай, счастливец молодой, я занят делом.