У него в последние дни было такое настроение, хоть вой в голос: кто-то побывал в Никишкиной пади, прокрался, как тать к изголовью. Пусть бы любая беда, только не эта. Василий возроптал на господа — куда, мол, глядел, как допустил?.. Никишкина падь дороже жизни. «Нечего сидеть, туда надо, — в глазах у Коротких было темно. — Придет за золотом, живого не выпущу... Скалу обвалю на вора, глотку ему перегрызу». Он опустился на колени: слез не было, а плечи тряслись.
Но ночам ему не давал спать ребенок — верещал, как под ножом. От этого, что ли, вспоминался дурной крик приезжей докторши, он руками зажимал уши, но легче не становилось.
Надо было собраться с умом, понять откуда идет несчастье.
Выходило, что нет страшнее, как лишиться золотого богачества. «Надо еще подумать, — торопливо соображал Коротких. — Беда в одиночку не ходит... Из-за угла норовит, да в спину. А за что, кому плохо сотворил? Откуда еще ждать напасти?»
Каждая жилка трепетала в его худом теле, каждая жилка была настороже... «Кто ворог? — метался в уме Коротких. — Кто с камнем за пазухой, кого оберегаться?» Он жадно пил из ковша холодную колодезную воду, она вроде немного остужала душу, голова становилась яснее. Кажется, никто в селе не желает ему зла. «Нефед и Лука могут предать, много лишнего про меня знают, проклятущие. Продадут, и не перекрестятся... К ногтю бы их, чтоб не пикнули. От них надо ждать подлости».
Василий закрыл глаза и сразу будто услышал жадный голос Нефеда: «Мельница, вот какая у меня мечтания. Во сне вижу мельницу».
«Чего это я? — Он плеснул на руку воды из ковша, ополоснул лицо. — Ну и пущай покупает, мне-то что. Серафим Леонов из Воскресенского продает мельницу, у Нефеда денег полно». Тут Василий подумал: «Нефед, поди, и не знает, что Леонов продает. Пойду-ка к нему, пущай поторопится, а то другие ухватят. Он мне вроде обязанный останется. Проведаю, не замыслил ли чего худого, про Луку выпытаю».
Василий надел соломенную шляпу с широкими полями, которую купил в городе, вышел со двора, направился к лавочке. Шел, а внутри был страх. «Нефед хитрый, у него правды не допытаешься. И Лука собака хорошая... Как складно сделалось бы, ежели одного из них убрать. Но — как? И без того всяких грехов полно... — Он перекрестился: — Чего это я, какие там грехи? От лукавого все сумления, господа редко вспоминаю...»
Дверь в лавку была открыта. Василий остановился, прошептал одними губами:
— Не оставь меня, боже... На тебя уповаю. К небу приходящим отказу не бывает, господи. Со святой верой к тебе: не оттолкни от себя, научи!