— Не жмись, дурак, — грубо сказал монах. — Иначе большевики все отберут. Стоит только шепнуть кое-кому о твоем золотишке, голый останешься.
— Господи! — простонал Василий. — Святители, великомученики...
— Впредь золото продавайте только этому часовщику, а то и верно всего лишитесь. Поняли? — Лысый открыл перед Василием двери. Он уныло побрел по улице, проклиная новых знакомых самыми последними словами.
На другой день, получив все же за золотишко много денег, Василий обошел магазины, купил себе бязевое белье, штаны, ситцевую рубаху, тяжелые ботинки. Под конец разошелся, купил китайскую соломенную шляпу с широкими полями. Набрал в дорогу еды, прихватил две бутылки китайской ханжи.
Выехали с Антонидой часа в два. Девушка была в приподнятом настроении: в узелке лежала бумага о том, что она учительница школы в деревне Густые Сосны. Везла два учебника в бумажных обертках, несколько тетрадей из шершавой серой бумаги, ломкие карандаши. Ей все вокруг казалось лучше, чем всегда — и солнце приветливее, и деревья зеленее, и небо глубже.
Она побывала и у городских комсомольцев, знала теперь, с чего начинать работу.
— Дядя Вася! — весело кричала она, сидя на краю телеги, болтая ногами. — Вы франт! Весь в новом. Вы неотразимы...
— Чего это?..
— Вы как жених.
Ей хотелось смеяться, петь, бегать по траве.
— Есть охота, — проговорил Василий через некоторое время. — Свернем в лесок, там ручеек должон пробегать. Костерок разведем, чайку похлебаем. Я соленого омулька прихватил. Потрапезуем, как говорит отец Амвросий.
Въехали в лес, под зеленые ветви. В лесу было тихо, загадочно, пахло грибами, прелой хвоей. У дороги трава сухая, пыльная, в лесу густые заросли узорчатого папоротника. От голубицы поднимается дурманящий дух, здесь и там чернеют спелые ягоды.
Когда телега переваливалась через пни, Антонида взвизгивала и заливисто хохотала. Наконец, соскочила, убежала в темную глубину леса
Василии остановил коня у звонкого ключика, который и впрямь протекал лесом. Распряг, привязал его в густом кустарнике, где была высокая, сочная трава. Насобирал сухих веток, запалил костер, повесил над огнем чайник.
Скоро пришла Антонида, серьезная, задумчивая. Прилегла на траву, взяла в губы елочную иголку, стала смотреть на Василия. Тот спросил:
— Чего глядишь?
— Думаю... — будто про себя проговорила Антонида. — О жизни... Кто я? Попова дочка... Раньше выдали бы замуж за поповича, и все. Дядя Вася, я с детских лет мечтала учительницей, и вот...
Василий сходил к телеге, принес бутылку ханжи, нарезал хлеба, омуля. Налил в кружку, протянул Антониде, сказал: