— Выпей за свое везенье. За хорошую жизню при большевистской власти.
Она взяла кружку, растерянно посмотрела на Василия.
— Я не умею. Никогда не пила.
— За счастье надо... Не гневи господа, он для тебя старается. И ангел-хранитель тоже... Все выпей.
Антонида рассмеялась, озорно тряхнула головой:
— Ну все, так все. Пусть не серчает господь с ангелами!
Запрокинула голову, выпила большими глотками. Василий тоже выпил, еще налил Антониде полкружки.
— Будто горячие учли проглотила. — Она вытерла слезы.
— Пей, девка. Веселися.
— А что? И выпью...
Скоро в голову ей полезли смешные мысли, стало казаться, что деревья приплясывают, вокруг громкая музыка. Она хохотала, отталкивала прочь Василия, не могла совладеть с его руками... Кричала, звала на помощь. И снова смеялась. Вдруг со охватила какая-то ленивая, сладкая истома.
...Василий разбудил ее под вечер.
— Хватит валяться, — сказал он, будто ничего не произошло. — Выпей чаю, да поехали.
Антонида плакала, билась головой о телегу. Они не стали никуда заезжать на ночлег, переспали в сенном сарае, возле дороги.
Неподалеку от Густых Сосен, Василий свернул коня в лес, в густые темные заросли. Антонида закрыла лицо руками, словно замерла.
Когда они потом снова выбрались на дорогу, Василий бросил ей свою старую шинель, сказал:
— Прикройся, срамница. Платье до пупа разодрано.
— Улусники! — негромко, но внятно заговорил старый Цырен.
В юрте сидели старики и молодые парни, улусная беднота, курили вонючий самосад, тяжелый дым не поднимался кверху, а бурыми клочьями перекатывался внизу. На почетном месте, на толстых серых войлоках сидел приезжий старик с редкой седой бороденкой. Был он в синем выцветшем халате, в шапке с новой красной кисточкой, на коленях держал морин-хур со смычком из конского волоса.
— Улусники! — повторил Цырен. — У нас дорогой гость, уважаемый Иринчей-бабай. Ни у кого из богачей нет столько овец, сколько у нашего Иринчей-бабая улигеров, метких пословиц, хитрых загадок. Послушаем, о чем говорится в заветных преданиях, чему поучает мудрость отцов и дедов...
Он протянул старику полную чашку араки. Тот принял, пальцем брызнул в стороны по нескольку капель, поднял чашку над головой, громко сказал «мэндэ». Бросил в очаг кусочек мяса.
— Перед тем, как развернем истлевший от времени шелк, — проговорил Иринчей-бабай, перед тем, как вынем из него драгоценную мудрую книгу, сложенную народом о подвигах храбрых баторов, я загадаю вам, по обычаю, три загадки. Слушайте. Люди рады, когда в улус приходит мастер-дархан: если он плотник, то поможет построить дом, если кузнец, то подкует лошадей, если чеканщик, то сделает красивые ножи, украсит тонким серебром трубку. Но люди радуются и приезду улигершина, который не починяет чугунов и ведер, не кует лошадей... Почему так, улусники?