Егор замолк. Луша спросила:
— Чего «только», тятя?
— А вот чего... — Голос у Егора сорвался. — Думаю я, зря ты сейчас в партию.
— Пошто ты так, тятя?.. — растерялась Луша. — Поначалу вроде обрадовался, а теперь...
— Верно, обрадовался... Вроде бы и ловко получается — вместе мы, ну, как солдаты в одном окопе... А то позабыл, что у тебя ребеночек будет. Махонький... Какая уж тут партия, ребеночка растить надо.
— Еще что? — сухо спросила Луша.
— Ты не серчай, дочка. Верно я говорю, не до партии сейчас, без тебя пока управимся... После запишешься.
— После? Когда — после?
— Кончится война, и валяй. Тихо станет, никакой стрельбы... — Егор улыбнулся. — Никто не убьет. Тогда в самый раз бабам в партию записываться. А ныне, девка, и мужика порой страх берет... Кулаки по деревням лютуют, белая сотня в лесу хоронится, опять на Красноярово налет был... Сиди пока дома, не лезь в полымя.
За занавеской заскрипела койка — Луша заворочалась, натянула на голову ватное одеяло, чтобы отец не слышал, как она плачет.
— Спишь, Лукерья? — спросил через некоторое время отец.
Она не ответила.
Утром Луша встала рано, затопила печь, только посадила хлебы, к воротам кто-то подъехал верхом, забренчал кольцом у калитки. Она выбежала проведать, кого надо. Бородатый мужик с винтовкой спросил Егора Васина.
— Это ж мой тятенька.
— Отворяй ворота, дочка, — весело сказал бородатый, ловко соскакивая с седла. — То-то Егор обрадуется.
Егор босиком сбежал с крыльца, обхватил гостя ручищами, загоготал на весь двор:
— Лукерья, гляди, кто прибыл-то! Тащи, язви его, в избу.
Лукерья первый раз в жизни видела этого человека, но ей тоже стало весело, будто после долгой разлуки повстречала близкого родственника.
Коня расседлали, дали ему свежего сена, мужики шумно зашли в избу.
— Беги, дочка, к Луке, принеси первача для разговору, ради такого праздника...
Гостя звали Федором Афониным, он все годы воевал вместе с Егором — и на германской, и в партизанах. Заехал к Егору на пути домой.
Луша нарезала соленого омуля, подала с луком, с вареной картошкой. Мужики разлили самогонку по кружкам, выпили, свернули цыгарки.
— Ну, паря, рассказывай. Как там наши? Про все как есть рассказывай.
Федор глянул на Лукерью, которая вытаскивала из печи хлебы, спросил:
— Дамдинова?
— Его... — Егор озорно подмигнул. — Скоро в деды меня произведет.
Лукерья прикрыла на столе полотенцем горячие, румяные хлебы, обтерла запаном руки, подошла к столу. Федор рассмеялся:
— Про кого сначала рассказывать, — про муженька, или про Кеху с Петькой?
Луша смутилась.
— Все одно... Родные же... Мы с тятей о всех истосковались.