— Милый, — зашептала она, пристраиваясь рядом, — родной... Как мы дальше будем? Не могу я так, извелась... Дня без тебя не в силах... Ну что ты молчишь?
Василий заворочался, завздыхал.
Антонида села, закрыла лицо руками, заговорила надорванным голосом:
— Что ты со мной сделал? Где моя гордость? Ноги тебе мо́ю... Отца забыла, подруг забросила... Думала о большой жизни... комсомолкой хотела стать... А теперь что? Кто я теперь? Что ты натворил, Василий? Ласки выпрашиваю. Взгляни на меня, я молодая, красивая, жить хочу... Я о счастье пеклась, а что ты мне дал?
Слезы перехватили ей горло, она шептала, не помня себя.
— От всего отреклась, ничего, никого у меня нет, кроме тебя. Прикажи, отца родного убью. Делай со мной, что хочешь. Только не молчи... — Она схватила руку Василия, прижала к своей груди. — Не молчи, слышишь... Ты не смеешь жить без меня, не позволю! Задушу, задавлю своими руками!.. Ну, отвечай.
Василий несмело сказал:
— Корова у нас будет.
— Какая корова? — ничего не понимая, спросила Антонида.
— Обыкновенная. Выиграл у Луки Кузьмича.
— Мы будем жить вместе? — счастливо засмеялась Антонида. — Ты мой муж, да? Пусть у нас будет корова... Захочешь, разведем овец, коз, свиней... Стану ходить за ними. Все сделаю, только прикажи. — Она склонилась, погладила его редкие волосы. — Ты будешь счастлив. И я счастлива. — Она засмеялась нежным, девичьим смехом. — И наш сын будет счастлив.
— Чего ты сказала? — Василий приподнялся, сел.
— Наш сын.
— Не мели, беспутная.
— У нас будет сын.
Василий лег, закрылся с головой одеялом и больше не сказал ни одного слова. Антонида посидела, поплакала и ушла, хлопнув дверью.
За ночь приморозило, чуть припорошило снежком. Старики сулили, что зима будет ранняя и студеная. Ветер гнал по дороге легкие белые бурунчики, сметал их в канаву.
На телеге сидели Нефед, Лука и Василий. Разговаривать на ветру не хотелось, ехали молча, покуривали. По очереди слезали с телеги, шагали рядом, — чтобы согреться.
В большом селе Воскресенском у Луки и Нефеда было много знакомых. Остановились у мельника Серафима Леонова, к которому у них было дело. Вошли в просторную избу, перекрестились у порога. Хозяева засуетились, усадили гостей за стол. Пока толковали о погоде, о мелких деревенских новостях, хозяйка собрала перекусить. Серафим, тощий, вертлявый мужичонка, собрался в кладовку за самогонкой, Лука остановил его:
— Не мельтеши. Мы припасли.
Чинно выпили, заели жирной соленой рыбиной, хрустящими огурцами, розовыми скользкими рыжиками, крутыми яйцами.
— Хороша самогоночка.