необходимости. Гемоглобин по-прежнему сто двадцать.
– Правда? Казалось, что намного больше, – удивился я; пожалуй, не стоило так
нервничать во время операции.
Я успокаивал себя мыслью о том, что многолетний опыт все же хоть что-то да
значит. С Питером все должно быть в порядке, и это главное. Его маленькие дети
будут рады узнать, что я успешно вылечил их папу от головных болей.
– Ну что, Сами, давайте зашивать.
После операции Питер быстро пришел в себя, и самочувствие у него было
хорошее. Правда, голос звучал хрипловато, но проверка показала, что кашлять
Питер может, а значит, нет повода переживать из-за того, что в дыхательные пути
может попасть инородное тело.
Я вернулся в больницу поздним вечером, чтобы осмотреть прооперированных
пациентов.
Почти каждый вечер я заглядываю в больницу: это не составляет мне труда,
потому что живу я неподалеку. К тому же я знаю, что пациенты рады видеть меня
по вечерам – как перед операцией, так и после. Наконец, это нечто вроде моего
личного протеста против того, что от врачей сейчас ожидают посменной работы в
строго установленные часы, – против того, что медицину больше не
рассматривают как призвание, как особенную профессию.
Отделение интенсивной терапии больше всего напоминало склад. Вдоль двух
противоположных стен выстроились длинные ряды коек, возле каждой из
которых в ногах сидела медсестра, а у изголовья разместилась вереница
высокотехнологичного оборудования, которое позволяет контролировать
состояние больных. Я подошел к кровати Питера.
– Как он? – спросил я у медсестры.
– С ним все хорошо, – последовал ответ; медсестер в отделении интенсивной
терапии так много, что я знаком лишь с несколькими из них и эту не узнал. –
Пришлось выполнить назогастральную интубацию, чтобы в дыхательные пути не
попало инородное тело…
Я взглянул на Питера и, к своему удивлению, обнаружил, что кто-то засунул ему в
нос назогастральный зонд да еще прикрепил его пластырем к лицу. Я разозлился,
из-за того что моего пациента подвергли весьма неприятной процедуре, в которой
он совершенно не нуждался. Назогастральный зонд проталкивают в нос и дальше
через гортань в желудок – хорошего мало, если верить моей жене Кейт, которая
имела несчастье пройти через это. И потом, процедура эта вовсе не безобидна:
известны случаи, когда зонд одним концом попадал в легкие, вызывая
аспирационную пневмонию с летальным исходом, или же доставал до мозга.
Конечно, подобные осложнения – большая редкость, однако операция была
сложнейшая, и просто чудо, что она завершилась успешно. Ничего удивительного,