недели мне предстояло выйти на пенсию и я больше не мог сдерживать ярость,
которую испытывал, когда ко мне относились пренебрежительно.
Взбешенный, я выбежал из палаты, оставив у кровати Питера группку
недоумевающих медсестер и медбратьев. Сами покорно последовал за мной. Я
нечасто теряю самообладание на работе и никогда раньше не поднимал руку на
коллег.
Постепенно я успокоился и в тот же день вернулся в отделение интенсивной
терапии, чтобы извиниться перед медбратом.
– Я глубоко сожалею о случившемся. Мне не следовало так поступать.
– Ну, что сделано, то сделано, – ответил он.
Я не понял, что он имел в виду, и оставалось лишь гадать, подаст ли он на меня
официальную жалобу, которой я более чем заслуживал. Ближе к вечеру я получил
по электронной почте письмо от заведующей отделением интенсивной терапии, в
котором говорилось, что до нее дошла информация о «происшествии» и она
просит заглянуть к ней на следующий день.
Домой я ехал объятый малодушием и паникой, прежде абсолютно
несвойственными мне. Потребовалось немало времени, чтобы успокоиться, и мне
самому было противно, оттого что перспектива официального дисциплинарного
взыскания так напугала меня. «И куда же подевался наш бесстрашный хирург?» –
трясясь от страха и злости, спрашивал я себя. Пора уходить, в этом нет никаких
сомнений.
Наутро я, как и было велено, покорно отправился к Саре, заведующей отделением
интенсивной терапии. Мы проработали вместе много лет и хорошо знали друг
друга. Вся ситуация напомнила мне случай из детства: из-за какого-то проступка
меня вызвали к директору школы, я стоял у двери его кабинета и сильно
переживал, ожидая, когда меня позовут. С Сарой мы познакомились еще в
больнице имени Аткинсона Морли, которую закрыли двенадцать лет назад. Это
была своего рода аномалия – узкоспециализированная больница с небольшим
штатом (сто восемьдесят человек), занимавшаяся исключительно нейрохирургией
и неврологией и расположенная в живописном пригороде в окружении садов и
парков. По ряду вполне разумных причин нас объединили с крупной клиникой,
где мы и продолжили работать: сотрудники в ней исчисляются тысячами. К тому
же прежнее место в Уимблдоне было уж слишком красивым для больницы.
Участок продали для коммерческой застройки, и больничные здания
превратились в жилые дома, которые стоят миллионы фунтов.
Но кое-что мы все же потеряли – в первую очередь дружелюбную атмосферу,
которая возможна лишь в небольшой организации, где все сотрудники лично
знакомы, а работа построена на взаимоуважении и дружбе. Своей
эффективностью наша старая больница наглядно демонстрировала магию числа