немногочисленные стулья, а беднякам придется ютиться на полу.
* * *
Недели летели за неделями. Постепенно я начал избегать ежедневных посещений
реанимационного отделения (если, конечно, там не лежал пациент, которого
оперировали при моем участии). Эти утренние обходы ввергали меня в слишком
большое уныние.
После осмотра больных, лежащих в отделении интенсивной терапии, Дев
примерно с час тратит на «консультации». Пока пациент остается в больнице, его
родственники тоже не покидают ее или же устраиваются где-нибудь неподалеку.
На первом этаже здания есть небольшой зал, уставленный пальмами в массивных
кадках и хорошо освещенный благодаря стеклянной крыше. Рядом – молельная
комната с разноцветными индуистскими и буддийскими иконами. Родственники
пациентов дожидаются здесь своей очереди, чтобы поговорить с Девом или его
коллегами. Прием ведется в кабинете, расположенном по соседству с молельней
комнате. Во время таких бесед люди узнают последние новости о состоянии своих
близких, задают вопросы, а затем подписывают врачебное заключение, тем
самым подтверждая, что их ознакомили с информацией.
– Поначалу у меня были с этим проблемы, – однажды пояснил Дев. – Некоторые
из родственников категорически отрицали, что я им все объяснил. Теперь каждый
день приходится соблюдать все формальности.
Хотя все «консультации» велись исключительно на непальском, работа Дева
неизменно зачаровывала меня. Как и все хорошие врачи, он подстраивался под
тех, с кем беседовал: иногда шутил, а иногда был серьезным; иногда утешал, а
иногда был категоричным. Однажды он разговаривал с дочерью одной из
пациенток; девушка работала медсестрой в Великобритании и неплохо
объяснялась по-английски. Ее пожилая мать перенесла обширный инсульт, и
правая половина мозга погибла. Пациентке сделали декомпрессивную
краниотомию, благодаря чему она не умерла и теперь, спустя несколько дней,
лежала в отделении интенсивной терапии – без сознания и наполовину
парализованная.
– Поговорите с ней, – шепнул мне Дев, – и вы поймете, в чем проблема.
Я обратился к девушке с теми же аргументами, которые использовал в разговорах
с родственниками английских пациентов.
Я объяснил, что если ее мать и выживет, то навсегда останется инвалидом,
нуждающимся в постоянном уходе, а ее разум, ее личность будут серьезно
повреждены.
– Захочет ли она жить вот так? – спросил я. – Вам и остальным членам семьи
следует задаться этим вопросом. Я бы точно не захотел так жить.
– Я понимаю, что вы хотите сказать, – ответила она, – но мы хотели бы, чтобы вы
сделали все возможное.