— Хитер ты, Василий, — сказали хуторяне. — Есть ли еще такие хитрые люди на свете?..
— Действительно, вся наша порода Серьгой очень хитрая, — согласился Василий.
III.
Весной нынешнего года гривенцы не очень-то лакомились «дикой яичницей» — крупная птица водилась в дальних, неприступных плавнях.
С июня стало заметно, что нынешний год урожайный по дичи: густо засеяли черные точки лиман.
— Молодых гусей богато[57]), ох и богато! — говорили казаки. — Будут жрать пшеницу почем зря…
Серьга прислушивался к разговорам, и его мнение было такое:
— Да, нужно истреблять прожор, покуда они еще не окрепли. Нужно истреблять…
Свое мнение высказал Василий казакам.
— Но как лее ты станешь истреблять? — спросили Серьгу. — С подползу если бить, так гусь очень сторожкий, а в закром он к тебе не полетит. Хотя перехитрил ты утей, но чтобы гусей мог, — этого не ожидаем!
— Я и гуся перехитрю, — сказал Василий, — и не только что молодого: вожатого[58]) перехитрить беруся.
— Ну уж, извиняй, нет!
— Что ж, погрохочете надо мной, как прошлой осенью. Может, и мне на вас погрохотать доведется.
В июле начались гусиные нападенья на копны. Серьга соображал:
— Где бы место, полюбленное гусями, подметить? Не подметишь: в разные места они летают на степь. Видимо, на острове ловить их придется…
Спрашивала Василия жена:
— Что это ты чудное затеваешь?
— Мое дело, — отвечал хитрый Серьга. Он уже набил две четвертных бутыли горохом, теперь набивал третью.
— Ну-ка, поди достань виноградный спирт.
Жена Серьги заворчала:
— Еще выдумал! На всякую дрянь переводить спирт. На виноградном-то я намереваюсь настоять к празднику жердели[59]).
— Ничего, настоишь и на хлебной. Мне спирт до крайности нужен. Крепость большая в нем.
— А для какой, все-таки, надобности тебе спирт?
— Говорю — мое дело!
Покачивая головой, пошла жена Василия за бочонком спирта.
Через три дня Серьга выкатил из четверти несколько горошин. Раскусил их, скривился и сказал:
— В самый раз будет…
IV.
Солнце склонялось к закату. Василий плыл на своей плоскодонке. В плоскодонке лежала груда чувалов[60]).
Долго греб Василий. Оставил весла, когда плоскодонка ткнулась носом в берег острова. Серьга выгрузил чувалы, осторожно перекинул через плечо веревку, на конце которой были завязаны четверти о горохом, и, обремененный ношей, по зыбучему берегу зашагал.
Рассуждал сам с собой Василий:
— Не ранее утра дорвутся гуси до моей закуски: сытые они с хлебов прилетят. Эх, горюшко, — костер ночью распалить нельзя: гусей напугаешь. Ну, ладно, укроюсь чувалами, небось не сдохну.
Близ берега, на черноземной плешине, утоптанной птицами, раскидал Василий горох. Одну четверть высыпал, две про запас оставил. Угасала вечерняя заря, на зареве заката четко печатались птичьи треугольники, разноголосно стонал лиман. Василий, смастеривший камышовый шалаш, приспосабливал из чувалов постель.